— То был Мазепа…
Девушка притушила сигарету.
— По-моему, любовь не объяснишь, — произнесла она, — а может, и объяснять не стоит. Или она есть, или ее нет…
Андрей взял ее руку, горячую, нервную. В сердце будто ударил ток. Он разжал пальцы.
«Она может обидеться», — толкнулось внутри.
А Лариса, казалось, чего-то ждала. Маленькая трепетная ладошка ее покинуто лежала на столе. Андрей снова взял ее руку и до боли сжал. Девушка покорно терпела. Ее глаза, такие нежные, ласковые, смотрели, казалось, в самую душу, а черная родинка около уха была такой трогательной…
«Вхожу в штопор», — подумал он, но сдержал себя, поднялся, отошел к окну.
10
Андрей водил по заросшим щекам бритвой, выкашивая колючую щетину, и запоздало жалел, что так все случилось. Часы показывали пять минут девятого. Надо было поторапливаться.
Уходя, он мельком увидел портрет Светланы. Ему даже показалось, что она улыбнулась, как и раньше, провожая его в полет, но он быстро захлопнул дверь. Не стал ждать служебного автобуса, который обычно по утрам собирал испытателей и наземную службу ЛИС. У него был свой излюбленный маршрут: пешочком через парк — и на завод. Это занимало не более получаса, зато придавало бодрости и настраивало на рабочий лад.
Ноги размашисто отмеривали шаги, пальцы неутомимо сжимали и разжимали эспандер — своеобразная гимнастика для рук.
— Здорово, Андрей! О чем задумался?
Аргунов поднял глаза, увидел Волобуева.
— А, Жора, привет!
— Ты чуть не сбил меня. Или рассеянность — высшая стадия сосредоточенности?
— Вот именно.
— Над чем ломаешь голову, если не секрет?
Андрей бросил скороговоркой:
— «Как гибельны страсти! Это ветры, надувающие паруса корабля; они его иногда топят, но без них он не может плавать».
— Что-что? — Волобуев заморгал своими воловьими глазами. — Ты, кажется, заговорил стихами?