Это было в Калаче,

— Иван.

— Тезка, значит? А меня — Иваном Васильевичем.

— Иван Васильевич, я и винтовку знаю. Может, дадите нам с ребятами на часок пострелять?

— А друг друга не перебьете?

— Что вы!

— Может, и дам когда-нибудь, — задумчиво проговорил лейтенант, будто забыв об Иване. — Как знать, может, и дам.

У райкома партии стоял часовой — пожилой горбоносый казак, известный всему хутору старый коммунист, ветеран гражданской войны. Если бы не трехлинейная винтовка у него за плечами, можно было бы подумать, что это один из обычных посетителей, приехавших к районному начальству из какого-нибудь колхоза. Ворот его потерявшей первоначальный цвет рубахи был расстегнут; некогда синие штаны с лампасами порыжели, а много раз латанные сапоги покрывал слой давнишней пыли. Фуражкой он обмахивал потное лицо (пост находился на самом солнцепеке), и изредка набегавший ветерок чуть шевелил на его крупной голове свалявшиеся, с густой проседью волосы.

В этот полуденный час райком пустовал. Изредка забегали сюда озабоченные люди, куда-то звонили по телефону, о чем-то докладывали дежурному и снова торопливо уходили по своим делам. Знакомых часовой, не меняя позы, молча приветствовал кивком головы, а когда к крыльцу приближался военный, надевал фуражку, пытался застегнуть воротник — словом, старался принять вид бывалого солдата.

Зато вечером здание наполнялось гулом голосов. Со всех концов хутора к райкому шли люди. Это очень напоминало довоенное время, когда районный комитет созывал большое совещание или собрание актива. Только теперь каждый, нес узелок с харчами, а некоторые — и одеяло или пальто.

Калачевцы уже привыкли к таким необычным сборам, введенным совсем недавно в связи с приближением фронта к Дону. Все знали, что оставшиеся в райцентре коммунисты сведены в истребительный батальон и перешли на казарменное положение: днем занимались своими делами, ходили на военные занятия, а ночевать приходили в райком, готовые выступить по первому приказу.

Разговоры долго не затихали. Укладываясь на аккуратно расстеленную в комнатах солому, перебрасывались шутками по поводу своего нового положения, делились впечатлениями дня, обсуждали очередную сводку Совинформбюро. Часам к одиннадцати в райком приходил комиссар батальона и совсем по-военному командовал: «Кончай разговорчики! Отбой!» Голоса смолкали, и здание погружалось в сонную тишину. Лишь из кабинета секретаря доносились обрывки фраз, да из-за неплотно прикрытой двери ложилась на коридорный пол тусклая полоска света.

Первые ночевки батальона в райкоме прошли без особых происшествий. Но однажды, едва бойцы успели уснуть, из Ложков на взмыленной лошади прискакал казак. Он сообщил комиссару, что колхозницы, возвращавшиеся вечером с поля, заметили возле леса группу подозрительных людей. Незнакомцев окликнули, но они, не отвечая, скрылись за кустами.

— Первый взвод, в ружье! — скомандовал комиссар. Казаки торопливо натянули сапоги, выхватили из пирамиды винтовки и выбежали на улицу. Проснулись и остальные. Они молча проводили товарищей, отправившихся на первую операцию.

Старый, дребезжащий грузовик быстро доставил бойцов к лесу, в котором скрылись враги. Там комиссара встретил командир местной группы истребителей.

— Из леса не выходили, — доложил он. — Мы тут кругом посты поставили, так что не ускользнут.

Прочесывание леса не обошлось без перестрелки. Вражеские лазутчики пытались уйти к балке, но, окруженные, побросали оружие и сдались.

Наутро весь Калач уже знал, что бойцы истребительного батальона выловили группу диверсантов.

А потом ночные тревоги участились…

Ребята завидовали взрослым: их солдатскому житью-бытью в райкоме, военным занятиям и ночным операциям, даже тому, что теперь комиссар — бывший райкомовец — называл каждого не по имени-отчеству, а «товарищ боец».

Фронт придвигался к Калачу. С каждым днем артиллерийские залпы доносились все явственнее. Теперь они уже не были похожи на далекие раскаты грома, на глухую грозу, стороной обходившую Калач. Нет, гроза подходила вплотную, пушки за Доном ухали четко и беспрестанно. И все чаще в артиллерийский гул врывалась четкая дробь пулеметов и автоматов. По утрам жители Калача с тревогой смотрели в сторону Дона, словно пытаясь разгадать тяжелую загадку, решить трудный вопрос: остановят ли наши фашистов на правой стороне Дона?