Это было в Калаче,

Полковник, как был босиком, исчез в дверях. Ординарец выпроводил ребят из хаты.

— Ты откуда взялся, Ильинов? — спросил у комбрига по рации начальник штаба армии. — Мы тебя уже и не чаяли услышать.

— Как откуда? Я там, куда был послан. — Полковник назвал условные координаты бригады.

— Постой, постой! Ты что-то путаешь, наверно. А ну-ка, повтори.

Комбриг повторил.

После паузы начштаба повеселел:

— Ай да молодец, Ильинов! Значит, держишься? Молодец, иначе не назовешь! Трудно тебе?

— Нелегко.

— Пока держись. — Голос начальника штаба был уже строгим. — Ты здорово помогаешь нам. У нас положение трудное. Фашисты рвутся вперед, бросают в бой новые силы. Говорят, Гитлер приказал им взять город обязательно в сентябре. А ты отвлекаешь часть сил на себя.

Они договорились о постоянной радиосвязи и закончили разговор.

— Вот ведь как получается! — задумчиво улыбнулся полковник. — Вроде как и не изменилось наше положение, а все будто полегче стало.

На следующий день бригада отбила несколько яростных танковых атак.

ПРОРЫВ

Вечером лейтенант сидел на крыльце с Цыганковым и прислушивался к пулеметной трескотне на реке. Долго молчали, думая каждый о своем.

— Вы, Иван Васильевич, любите пирожки с чечевицей? — неожиданно спросил Иван. — Я — очень.

Лейтенант удивленно посмотрел на Цыганкова и впервые за целый день рассмеялся.

— С чечевицей! Да я сейчас черт-те с чем пирожки бы съел! Эх и пекла же у меня мать! Постой, постой, а ведь у нас, кажется, была чечевица.

Он позвал старшину. Чечевицы немного нашлась, горстей пять-шесть. Была и мука.

— Тащи-ка все это хозяйство матери, — сказал лейтенант. — И передай, что утром приду на пирожки.

Но лейтенанту так и не пришлось попробовать домашних пирожков: к полуночи бригада получила из штаба армии приказ прорываться к Волге. На коротком совещании у комбрига было решено оставить небольшое прикрытие под командованием Ивана Васильевича.