Расплачиваюсь, покидаю мотель и направляюсь в Голливуд. Уже не на такси, а пехом (городского транспорта в Лос-Анджелесе, по нашим понятиям, нет).
Невозмутимо вхожу в холл, киваю знакомому портье и говорю как ни в чем не бывало:
— Мне должны позвонить, не знаю точно, когда, позовите меня, я буду здесь в холле или в баре. (Черта с два я пойду в бар, уж в этом отеле я цены знаю.) В зависимости от разговора я, возможно, сниму номер.
Портье смотрит на меня с изумлением, но говорит только:
— Конечно, мистер Рогачев, будет сделано. Вы мистер Рогачев? Я не ошибаюсь? Именно вас будут спрашивать?
— Да, — говорю.
Иду в холл и сажусь в кресло с журналом в руках. Надеюсь, что мистер Холмер не заставит себя ждать и вскоре обнаружится.
Но обнаруживается не он, а два штангиста-тяжеловеса. Они сразу направляются ко мне.
— Вы мистер Рогачев? Паспорт!
Протягиваю паспорт. Они быстро листают и говорят:
— Поехали.
— Куда? — спрашиваю. — Мне должны…
— Поехали, вам говорят.
Они без всякой деликатности подхватывают меня под белы ручки, выволакивают и заталкивают (чтобы не сказать забрасывают) в машину. Привозят в полицейское управление, ведут по коридорам и приводят в кабинет. За столом — человек в форме. Полицейский офицер, я в их формах разбираюсь.
Он долго внимательно разглядывает меня (не буду утверждать, что с восхищением).
— Слушаю, — говорит негромко, — слушаю вас.
У него настолько скучающий вид, ему, судя по всему, настолько неинтересна моя персона, что мне делается очень тоскливо. Зачем я здесь? Почему? Что вообще происходит?
— Так я слушаю, — говорит он чуть громче, теперь в его голосе раздражение.
И тут меня прорывает как нефтяной фонтан.
— Я — советский гражданин Борис Рогачев. Я желаю остаться в Соединенных Штатах Америки, свободной демократической стране. Прошу политического убежища, американского гражданства, обязуюсь уважать законы и…