Вошли трое, освободили его от пут, врезавшихся в кожу, зло дергая за веревки и причиняя ему боль. С опаской попятились и закрыли дверь.
Игорь сел, разминая распухшие кисти и ступни. Лодыжки были истерты в кровь.
«Я мученик, – думал он спьяну, – святой апостол. А эти – слуги антихристовы».
Затем он прилег, проспал в пьяном бреду часик. Проснулся от сильных позывов. Не стал звать, чтобы вывели в туалет. Сел посреди камеры и навалил большую зловонную кучу.
«Вот вам, педерасты вонючие, жрите!» – со злорадством подумал он, натянул трусы и, повалившись на лавку, захрапел.
Проснулся оттого, что кто-то пнул его. Рядом стоял мент и матерился. Пришла уборщица, ругала его, засранца, на все лады, но дерьмо все же убрала.
Вскоре в камеру вошел офицер – Игорь сразу понял, что это хозяин вытрезвиловки. Офицер, благожелательно поглядывая на опухшего, воняющего дерьмом нарушителя, завел с ним разговор.
– Как же вы так, Игорь Алексеевич, ай-ай-ай.
– А что ваши уроды ко мне привязались. Избили меня, чуть инвалидом не сделали своими веревками, палачи! Садисты!
– Ну, вы же сами буянить начали, хулиганили.
– Послушай, майор… ты же майор?
Тот кивнул – впоследствии Игорь не раз удивлялся своей прозорливости, он даже не взглянул на погоны собеседника.
– Какого хрена меня здесь держите? Ты знаешь, где я работаю?
– В мэрии, помощником главы администрации города, – кивнул мент, – у вас при себе удостоверение оказалось.
– Ну, а тогда какого… я ведь не преступник, не бродяга, согласен?..
– Потому вас и определили в отдельную камеру, – вежливо ответил тот.
– Мне пора домой, – хмуро заявил Игорь.
– Утром вас и отвезут.
И майор вышел.
Игорю ничего не оставалось, как лечь и заснуть.