Чайки возвращаются к берегу. Книга 2,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты, Мирдза, все ж помни, что он больной! — нарочито строго сказал дядя Генрик, на что Бертулис поспешил ответить:

— Я уже выздоравливаю!

Молодые люди стояли и разглядывали друг друга. Мазайс обошел их и скрылся в кухне. Лесник распрягал лошадь. Вдруг Мирдза забеспокоилась:

— Я не стесню вас?

— Ну что вы! Мы с дядей Генриком уже все устроили…

— Он сказал мне, что отдает тетин кабинет. Но ведь вы, наверно, тоже учитесь? Или работаете?

— Я в отпуске! — солгал Бертулис. — Только читаю!

— Ах, книги тетушки! — обрадованно сказала Мирдза. — Я их когда-то прочитала от корки до корки. Но у меня с собой тоже есть несколько книг, отнюдь не связанных с курсом. — Она улыбнулась. — Да, что же мы стоим? Пойдемте в дом! Я очень люблю запах вереска, который дядя Генрик развешивает по стенам!

Бертулис подхватил увесистый сверток с книгами, чемодан, Мирдза взяла лыжи с башмаками, и они прошли в дом.

Именинный ужин удался на славу. Дядя Генрик выставил бутылки с домашними наливками, да и закуска была отменной: дичина, деликатесы, кабанья голова, разделанная по-охотничьи: губы отдельно, язык отдельно, мозги отдельно.

Мирдза не чинилась, выпила наливки, ела с аппетитом, болтала с дядей, с Мазайсом, которого знала с детства, не забывала и Бертулиса. Дядя Генрик включил радиоприемник, долго слушали музыку и разошлись где-то за полночь.

Утром Мазайс собрался домой. Бертулис вскрыл тайник и достал один из пакетов с деньгами. Смущаясь, но довольно настойчиво попросил Мазайса принять подарок новорожденному и был очень рад, что Мазайс не отказался…

Две недели пролетели быстро. Мирдза после завтрака отправлялась на прогулку, и Бертулис не мог отказать в просьбе сопровождать ее. Пока она, ровно дыша, бежала впереди, он следил за ее плавными, гибкими движениями, опасаясь каждой остановки. Иногда, словно бы устав, а может, просто притворяясь усталой, она останавливалась на какой-нибудь полянке, освещенной ярким зимним солнцем, поднимала лицо навстречу лучам, долго стояла, закрыв глаза, слушая, как подходит Бертулис. Как-то она спросила:

— А что вы собираетесь делать дальше, Бертулис?

— Когда дальше? — пытался он замять неприятные вопросы.

— Ну, когда выздоровеете? — продолжала она. — Впрочем, вы уже здоровы. Я вчера нарочно бежала без остановок десять километров, и вы все время поспевали за мной. А я ведь перворазрядница. И когда я остановилась, у вас дыхание было даже ровнее, чем у меня. Значит, практически вы здоровы…

— Врач приказал мне явиться к нему весной…

— Ну, а потом? Если он разрешит вам вернуться в город?

Порой у него возникало подозрение, что все эти расспросы ведутся неспроста. Не подослана ли Мирдза специально узнать, кто живет у дядюшки Генрика под видом племянника. Ведь она-то знает, что у дядюшки племянников нет. А тому, что он дальний родственник, она может и не поверить. Ему казалось, что тщательно продуманная дядей Генриком легенда начала рушиться в тот день, когда Мирдза приехала сюда… Он, правда, боялся связывать Мирдзу с таинственными чекистами, но были и другие органы власти: не менее таинственный комсомол, сельсовет, лесничество, милиция… Но нет, нет! В лице Мирдзы было столько участия вместе с чисто девичьим любопытством, она так интересовалась прошлым и, главное, будущим Бертулиса, что он невольно сам расширял рамки заранее придуманной легенды. В ней уже появились хутор его отца, усталая и болезненная мать — не от нее ли и получил Бертулис эту болезнь, заставляющую его всю зиму жить в лесу?

— Ну, а потом? — требовала Мирдза ответа, и ему казалось, что она видит и затылком его растерянное лицо.