Полукровка

22
18
20
22
24
26
28
30

В этой сложнейшей ситуации слова утешения для бригадирши пришлись как нельзя кстати.

— Дусь, ладно тебе, хватит плакать, вот увидишь, образуется всё. Разберёмся, поймаем этого гада, — успокаивала командиршу Лида. Но разве можно чем-нибудь успокоить женщину, над которой судьба так изощрённо издевается? И Евдокия безутешно продолжала рыдать. Её стенания за последние минуты только усилились:

— Что мне теперь осталось, повеситься, и только.

— Ну, ты, Дуся, заговариваешься, тоже мне, вешаться из-за какого-то поросёнка? Да провались он пропадом, тот поросёнок, чтоб его, проклятого, волки съели.

После этих слов Лиды Евдокия вдруг перестала плакать, вытирая слёзы краем косынки, она уставилась на свою жалельщицу и сбивчивым от волнения голосом заговорила, словно о чём-то догадывалась:

— Волки съели? Ты говоришь — волки съели, а может быть, волк? Твой Палкан ведь волк, настоящий волк, он всегда вокруг фермы крутится, может, он и таскает поросят? Точно! Он это. Как пить дать — он!

— Да ты что, Дуся, сдурела, что ли? Палкан мухи не обидит. Спроси у кого хочешь. Сроду он не шкодил. Дети вон, ребятня в санки его запрягают. А дома курицу не пугнёт, тихий, как тень, а ты… поросёнка… задрал. Чокнулась совсем.

От такого неожиданного и стремительного наезда Лида по настоящему опешила.

— Защищаешь своего вора, может, он домой к тебе добычу носит? Пойдём, показывай, где он сейчас.

— Что ты такое несёшь, где же ему ещё быть? Под эстакадой спит, наверное.

— Пойдём посмотрим, если его там не окажется, то… смотрите у меня… воры.

Чувствуя, что истерика Евдокии зашла слишком далеко, оставив Лиду наедине с ней, остальные стали помалу собираться домой.

— Да успокойся ты в самом-то деле. Палкан… задрал… Иди смотри куда хочешь, Палкан никогда пакостей не сделает, — орала Лида в ответ, но и у самой от волнения едва не текли слёзы.

16

«А если вор перебрасывает поросёнка через забор? Нет, не может быть. На той стороне остался бы след от падения свиной туши».

Раздумья, мысли, расчёты — всё в бешеном круговороте вращалось в голове у Николая, как в стиральной машине, и никак не выстраивалось в логическую цепь. Он снова и снова насколько мог внимательно вглядывался в следы, окружающие его, пытаясь разглядеть нечто важное.

«Ничего толкового нет. Следы в загоне — сплошные копыта порос…»

Не закончив фразу, Николай осёкся и, не веря своим глазам, чуть не лишился речи. Перед ним на земле была целая цепочка крупных чётких отпечатков следов собаки. Некоторые из них были уже затоптаны многочисленными копытами, но тех, которые остались, вполне хватало для однозначных выводов.

«Ничего себе?! Откуда в загоне собака, как она сюда попала? След вдавленный, размером с кулак, явно кобель, крупный какой, килограмм шестьдесят, не меньше».

17