Тотчас отозвался хриплый, надсаженный мужской голос:
— Да?
— Это Альмен. Я говорю с господином Хиртом?
— Кто хочет это знать?
— Альмен. Йоханн Фридрих фон Альмен. Друг вашей дочери Жоэли.
— Она уехала.
— Я знаю. В Нью-Йорк. Я только что говорил с ней. Она и дала мне ваш номер.
— Этого ей не следовало делать.
— Мне необходимо с вами поговорить.
— Так-так, вам необходимо. А у меня такой необходимости нет. В моем возрасте человек уже никому ничего не должен.
— Но это может быть вам интересно.
— Осталось совсем немного вещей, которые меня интересуют.
— А вазочки Галле со стрекозами входят в их число?
На другом конце связи на какое-то время возникла тишина. Затем Альмен услышал откашливание, после которого — несколько более звонкий голос:
— Тоже не так уж сильно, как вы, наверное, предполагали.
— Но достаточно для того, чтобы принять меня?
— Завтра во второй половине дня. Скажем, часа в три? У меня дома. Дорогу ведь вы знаете.
Альмен сел к столу, на котором кельнер накрыл еду, сделал глоток вина и начал уписывать клубный сэндвич. Он не особенно любил клубные сэндвичи. А заказал его только потому, что этот классический вариант гостиничного сервиса напоминал ему о прежней жизни. Когда у него не было забот, в первую очередь финансовых. Когда он жил в отелях так, будто они принадлежали ему самому. Когда он всюду чувствовал себя уверенно и на своем месте.
6
Он сел с книгой и остатками бордо в зимнем саду. Внизу мимо отеля скользил трамвай, и закутанные прохожие на тротуаре спешили добраться до тепла. В освещенных рядах окон на офисных фасадах уже появились первые темные пятна, и низко повисшая мгла окутала неоновые надписи, венчающие банки цветной аурой.