— Только я. Господин де Леон останется ждать здесь.
Веренбуш сидел в кресле с высокой спинкой и подголовником. На нем был костюм с платком в карманчике, светло-голубая рубашка с галстуком, и в воздухе стоял свежий запах туалетной воды. Его седые волосы были густыми и свежепричесанными на пробор. Глаза смотрели прямо, но ни на чем не фокусировались.
— Вы кто? — спросил он неумеренно громко, как бывает с тугоухими.
— Альмен, — крикнул он в ответ. — Йоханн Фридрих фон. Я учился с Терри в Чартерхаусе. Джонни, так меня тогда звали.
— У меня однажды был уборщик, его звали фон Альмен. Раньше нам, офицерам, полагался и уборщик.
— Но то был точно не я, это было задолго до моего времени. — Он сказал это в шутливом тоне, но это рассердило старика.
— Может, то был ваш отец?
Отец Альмена действительно во время войны был офицерским уборщиком, пока не стал ефрейтором.
— Это вряд ли. Мой отец был полковником. Служил в кавалерии.
— Так-так, — пробормотал Веренбуш, — полковник кавалерии. Фон Альмен…
В комнате стояли больничная кровать, шкаф, стол с начатым пасьянсом. На стенах висели пейзажи, написанные маслом, и натюрморты. А в простенке между двумя окнами, через которые в хорошую погоду было видно озеро, — хроника знаменательных событий из армейских времен Веренбуша. Фотоснимки от рекрута до полковника. Групповые фото из его первого похода и далее вплоть до его последнего батальона. И беспомощные самодельные прощальные подарки его подчиненных.
— Итак? Что вы хотите?
Сиделка бросила на Альмена извиняющийся взгляд.
— Навестить вас. Я случайно оказался неподалеку и договорился о встрече с Терри. Вот я и подумал, что загляну ненадолго и к вам.
Веренбуш молчал.
— Так много снега, и это в конце октября.
— Я не вижу, сколько там снега. Я слепой.
— Я думаю, выпало сантиметров двадцать. И снег все еще продолжает идти.
— Мне все равно, сколько там снега. Я больше не выхожу из дома.
— Это очень благоразумно, — сказал Альмен дружелюбным тоном.