24-го июня Введенский буквально на абордаж взял присевший для заправки ПО-2. На штурманское место уложили грузовой мешок с автоматами, под плоскости крыльев подвесили две похожие на мотоциклетные люльки кассеты. В левую ногами вперед запихали Бандурко, а Введенский в правую не влезал: на спине парашют, на груди вещмешок — финский, пехотный, с трубчатыми ребрами. Вырвал железяки — пошло. «Карету мне, карету!» — И захлопнулся люк.
А летчик долго возился с замком-электросбрасывателем, снятым с «Юнкерса-88», проверял трофейную систему, нажимал кнопки, хлопал люками. Введенский заснул.
Очнулся от толчка — сработал электросбрасыватель. Он машинально рванул кольцо и… плюхнулся носом в землю.
— Мировой рекорд, — грустно говорил Бандурко. — Хоть по Шапошникову и Вальцеву, хоть по Малинину и Буренину считай, а метровую высоту никто еще с парашютом не прыгал.
Не взлетели — не подошла марка бензина, и другого на аэродроме не было.
…Через несколько дней Андропов принес из Вытегры весть: пала «Онежская крепость», освобожден Петрозаводск!
— А Тучин? Какие вести от Тучина? — волновался Горбачев.
— Последняя радиограмма двадцать первого. На вызовы Центра не отвечает…
В ночь с 21 на 22 июня Тучина разбудил Мартьянов. Просил отпустить до утра в Залесье, к жене. И голос дрожащий, и вид жалкий.
— Что, не спится?
— Вторую ночь — как бревно на воде: лежать лежу, а утонуть не могу…
— Может, болит чего?
— Да нет, спасибо, здоров, вполне здоров.
В понимании Тучина, бессонницей люди страдают либо из-за болезни, либо из-за трусости.
— Со мной Яков Фофанов пойдет, — добавил Мартьянов, сознавая, видно, что одного, без присмотра, Тучин его и на шаг не отпустит.
— Ну что ж, двигай, — сказал кисло, но к утру, чтобы быть в отряде…
В десять утра приехал на велосипеде Николаев, запыхавшись протянул записку. Почерк Мартьянова:
«Дмитрий! Разреши уничтожить двух финских полицейских — угоняют лошадей…»
Рубанул перебитой рукой — треснула повязка и на плече сморщилась, на шее белый, красный след.
— Это опасный человек, Алексей. Ему нужен подвиг, а для подвига все меньше дней… Ему, видишь, надо из национального батальона прямо в национальные герои, и ему плевать, что своим геройством он может поставить под удар безоружный отряд… Ах ты, вояка, мать тебя за ногу!