Когда пробуждаются вулканы

22
18
20
22
24
26
28
30

Поравнявшись с областной больницей, Марина вдруг остановилась. Она почувствовала страшную усталость и села на скамейку, чтобы успокоиться.

Получив вызов из больницы, Марина два дня жила, как в тумане. Она часами прислушивалась к себе, стараясь разобраться в душевной сумятице. Неужели у нее еще осталось какое-то чувство к человеку, принесшему ей столько горя? Человеку, растоптавшему самое дорогое в ее жизни? Неужели зло имеет такую притягательную силу?

Не поехать Марина не могла. Но теперь не любовь тянула ее к Колбину, а какое-то другое чувство. Она пришла к новому рубежу в своей жизни, но что-то еще мешало перешагнуть его. Может быть, это страх перед новой любовью? Или она, как художник, глубже и полнее хотела познать человека, чуждого ей и по духу и по идеалам, человека, представляющего будущее в образе отвратительного старика? Сколько раз Марина принималась за картину «Будущее». Она видела ее во сне и наяву — голову мужчины с характерным поворотом шеи, с совершенным лицом, отражающим тончайшие нюансы мыслей и чувств, с глазами, полными радости, устремленными в неведомые дали, в Будущее… А картина не получалась. Временами Марина страстно мечтала встретиться в жизни с отвратительным стариком, сошедшим с полотна французского живописца, тогда, может быть, она скорее создала бы свое «Будущее»…

Марина просидела на скамейке довольно долго. «Что же делать? — спрашивала она сама себя, с беспокойством оглядываясь по сторонам. — Что же делать?» Из морского порта доносились отрывистые гудки буксирных судов. В ясную погоду отсюда, с площадки перед больницей, хорошо просматривалась Авачинская бухта. Сейчас все было окутано туманом, и Марине казалось, что она сама тоже заблудилась, пришла к какому-то тупику в жизни.

…В больнице только что окончился утренний обход.

— Гражданка, — сказала сестра, — сегодня не приемный день.

Марина показала телеграмму.

— Я по вызову к Колбину.

— Наконец-то! — воскликнул врач — круглый, плотный человек в белом халате. — Предупредите больного, что приехала Сенатова. Вы ведь Сенатова Марина Семеновна?

Марина кивнула. Принесли халат.

— Больной в большом душевном смятении, — продолжал врач. — В бреду все время вспоминает ваше имя, мы поэтому решили вызвать вас. Больному нужен полный покой. Вы понимаете меня?

Марина промолчала.

— Мы сделали все возможное, чтобы спасти его, но… — врач вздохнул и развел руками. — Лечить больную душу мы бессильны. Я сообщил ему, что вызвал вас сюда, теперь он каждое утро спрашивает, приехали ли вы. А сегодня начал кричать, что не верит в ваш приезд… Его преследует мания неверия в людей… Вы долго намерены пробыть здесь?

— Месяц.

— Вполне достаточно. Постарайтесь успокоить его. А теперь накиньте халат и пойдемте.

Колбин лежал в палате один. Белые стены, белый потолок, желтый крашеный пол. В открытую форточку волнами входил свежий воздух. Пахло лекарствами. Колбин смотрел в окно, на ограниченный прямоугольниками рамы кусок серого неба.

— Евгений Николаевич, Сенатова приехала, — сказал врач.

— Не надо меня утешать, дорогой доктор. Я давно перестал верить людям, даже самым близким.

— Повернитесь…

— Зачем? Я смотрю на паутину. В самом углу, видите? И муху? Так и человек бьется, бьется в паутине жизни — и готов, вытянул ноги. У меня одно утешение — придется протягивать только одну ногу. Вторую вы, слава богу, отсекли… Раньше я сам отсекал все, что мешало мне жить…