Они выпили до дна.
Данила подошел к ней.
— Горько! — сказал он.
Варя поднялась и прижалась к нему. Он увидел слезы на ее глазах.
— Ты плачешь?
— Я очень люблю тебя, Даня! — сказала она, плотнее прижимаясь к нему. — Хочешь взглянуть на нашу комнату? Возьмем туда цветы…
…Марина четвертую неделю жила в гостинице.
По утрам она подолгу простаивала у окна и глядела на бухту, ни о чем не думая. Потом спускалась в кафе, завтракала и шла в больницу, где долгие часы просиживала у постели Колбина. В обед возвращалась к себе в номер, а вечером опять шла в больницу. Так повторялось изо дня в день. Временами ей казалось, что иной жизни, как только сидеть у больного, у нее и не было.
Неделю Колбин вел себя хорошо. Настроение у него поднялось. Перестал бредить по ночам. Заказал костыли. Часто шутил по адресу Марины, мол, как она будет жить с хромым мужем. Потом ни с того ни с сего стал хмурым, раздражительным. Температура подскочила…
Марина вздохнула. Из-за Никольской сопки, клином вдававшейся в бухту, всходило солнце. Его лучи падали в окно. Несколько голубей прилетело на край снеговой лужи. Один вошел в воду, начал пить, и тут же вся стайка последовала его примеру. «Неужели весна?» — подумала Марина и, взглянув еще раз на голубей, отошла от окна.
Вчера вечером Колбин попросил зеркало и долго всматривался в него, потом с диким хохотом швырнул его на пол. Зеркало разлетелось вдребезги. «Начинается», — подумала Марина, вся напрягаясь. Колбин некоторое время лежал с закрытыми глазами. Казалось, что он спит.
— Боже! — вдруг простонал он и дернулся так сильно, что кровать заскрипела под ним. Глаза его широко раскрылись. — Марина, дай руку… Я боюсь, боюсь… Видишь, видишь, она крадется… Прочь, прочь…
— Успокойтесь, Евгений Николаевич. Все будет хорошо.
— Вы думаете, правда, что я выживу? Я стал легким, как клок ваты, и плоским, как лист фанеры…
Глаза его впились в Марину, они не смотрели, а сверлили ее, как буравчики, она почти физически ощущала это. Глаза из «Будущего» французского живописца!
— Не смотрите на меня так, — она зажмурилась, чтобы не видеть взгляда Колбина.
— Жить, говоришь? — встрепенулся он. — А для чего жить? Скажи, для чего?
— Чтобы видеть солнце, слушать пение птиц, служить народу.
Он выдернул руку, попытался приподняться на локтях, но не смог.
— Красивые слова… А у меня в груди пусто. Пусто… Я — порожняя бутылка, оболочка… или Данила Романов даст мне на прокат свою душу?
ebooksa