Когда пробуждаются вулканы

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот ты и повеселела. Пойду обед подогрею. В девять в кино пойдем. — В дверях она остановилась. — Забыла сказать: завтра я лечу в колхоз «Заря». Срочный вызов.

Начальник вулканологической станции Александр Федорович Соколов молча расхаживал по комнате. Данила сидел на диване, досадуя на себя за то, что рано пришел. Соколов видел его смущение, но не спешил нарушить неловкое молчание.

Даниле редко приходилось бывать в семейных домах, и он не знал, как себя держать в этой уютной и теплой комнате. Когда он пришел, Соколов подал ему руку, сказал несколько незначительных слов — и все. Молчит, вышагивая из угла в угол с заложенными за спину руками. Странный человек. Данила перевел взгляд с превосходно написанного камчатского пейзажа на Соколова, любопытствуя, почему тот то и дело изучающе посматривает на него.

— Хотите работать на вулканологической станции? — неожиданно спросил Соколов.

Данила пожал плечами. Соколов нетерпеливо махнул рукой. Он стоял возле стола, чуть сутулясь, и нервно барабанил длинными худощавыми пальцами по столу. Лично против Романова он ничего не имел, ему даже нравилось его умное, открытое лицо. Может, поэтому и пришла мысль предложить ему работу на вулканологической станции? Но с некоторых пор Соколов стал недолюбливать молодых людей, близких Колбину. Ищут легких путей в жизни. Некоторые, пользуясь материалами станции, защитили диссертации, по сути воспользовавшись чужими трудами. Он писал об этом в Москву, и теперь не мог не вспомнить всего этого, поджидая гостей. «Возможно, Романов тоже из такой категории?.. — размышлял Соколов. — Идет в науку не ради науки, а ради кандидатской зарплаты…» Но Данила не мог знать этих мыслей начальника вулканологической станции и чувствовал себя под его взглядом крайне неловко. Он очень обрадовался, когда в комнату вошел Колбин.

— Здравствуй, старина, — бодро приветствовал он Соколова.

— Добро пожаловать, Евгений Николаевич, — слегка наклонив голову, ответил Соколов. — Как самочувствие?

— Превосходное.

— Вчера не успел как следует вас разглядеть. Да вы нисколько не постарели!

— Не могу сказать то же самое о вас, Александр Федорович. Я вижу, вы уже познакомились с моим молодым другом.

— Да, — Соколов искоса взглянул на Романова. — Время идет, а тут еще вы помогаете прежде времени стариться. Впрочем, поругаться мы еще успеем…

Данила видел, как Колбин завладевает комнатой. Он расхаживал взад и вперед, перелистывал книги, переставлял безделушки и вообще вел себя так, будто он здесь хозяин. На нем поверх шерстяного свитера с некоторой небрежностью была накинута куртка сиреневого цвета; цветом одежды, фасоном, обувью на толстой подошве он как бы заявлял о своем особом вкусе, в противовес принятым в научном кругу правилам. Соколов — подтянутый, в строгом костюме — являл собой образец аккуратности. Он был ниже Колбина, но шире в плечах; возможно, чтобы казаться выше, он старался держаться прямее. Колбин, мурлыча песенку, обошел стол и остановился возле картины в золоченой раме.

— Превосходный пейзаж. Правда, Данила Корнеевич?

— Да.

Колорит картины был выдержан в голубоватых тонах. Заснеженная долина, подсиненная вечерними сумерками, убегала вдаль, к сверкающему чеканным серебром вулкану. На переднем плане — примятый снег, выписанный с верещагинской тщательностью. Еле приметная тропка уводит к едва намеченному занесенному снегом домику, в котором горит огонек. Он очень далек, очень, но зовет и притягивает к себе, такому уютному и манящему в холодной пустынной долине.

— Не будь этого огонька, не было бы и картины, — сказал Колбин. — Работа Марины?

Соколов слегка кивнул.

В столовую торопливо вошел Овчарук в своем развевающемся пальто и несуразных ботах на пряжках. Из кармана пальто торчало горлышко бутылки, в руках какие-то свертки. Все это он сложил на стол, потом снял пальто и повесил на спинку стула.

— Я, кажется, не опоздал? — спросил он и рассеянно посмотрел на Колбина. — Вы Колбин? Я Овчарук — журналист.

Колбин пожал плечами. Соколов, поймав его взгляд, слегка улыбнулся. В манере Овчарука знакомиться была прямолинейность и непосредственность, почти всегда вызывающая расположение людей.