И ни одной живой души.
Кречетов, Овчарук и летчик по веревочной лестнице спустились на землю и заглянули в шалаш. Он был пуст.
— Эй! — крикнул Овчарук. — Есть тут кто живой?
Кречетов стоял возле потухшего костра и смотрел, смотрел, широко раскрыв глаза. Здесь сидел его родной сын, пил чай, разговаривал, смеялся. И нет его. Вдруг Кречетовым овладел безумный страх. Что если его сына задушили газы? На зов никто не откликнулся. Нет сына. Кречетов застонал.
— Живы они, живы! — вскричал Овчарук.
— Живы?
— Да, вот записка. Читайте!
Кречетов бережно взял листок бумаги. Буквы бегали перед глазами. Руки дрожали. Он дважды прочитал записку. В ней говорилось:
«Товарищ Овчарук! Мы не можем оставаться по соседству с вулканом. Будем ждать вас на вершине Синего. Сенатова. Романов».
В душе Кречетова воскресла надежда. Он оглянулся вокруг и крикнул:
— Так что же мы стоим? Люди!
— Я об этом и говорю, — невозмутимо закончил журналист.
Возле вертолета Кречетов вдруг схватил Овчарука за руку.
— Слушай, — озабоченно сказал он, — вы летите с больным в поселок, а я поеду на собаках к Синему.
Было уже темно, когда вертолет оторвался от земли и, будоража вечернюю тишину, скрылся из виду. Кречетов долго слушал утихающий гул мотора, потом покормил собак и перекусил сам. Выкурив трубку, он запряг упряжку и громко крикнул:
— Ках! Ках!
Собаки дружно потянули нарту.
— Вы ко мне? Подождите минуту.
Соколов снял очки и посмотрел на полковника Романова. Потом встал и с озабоченным лицом вышел из кабинета. Вернулся он минут через пять в сопровождении молодого белобрысого паренька.
— Так что сообщает Малагин?