За камнем горел костер. Видимо, его только что разожгли, иначе Кречетов заметил бы дым издали. У огня, на ветках стланика, лежал человек. Кречетов остановил упряжку и подошел к нему. Человек тяжело хрипел. Потемневшее лицо страдальчески морщилось. Из лесочка неуклюжей рысцой выбежал его товарищ с охапкой веток.
— Корней Захарович! — взволнованно воскликнул он.
— Это ты, корреспондент? Что тут делаешь?
— Помирает, — Овчарук кивнул головой на летчика. — Газовое отравление…
Кречетов все понял.
— Возьми с нарты котелок и вскипяти чай, — распорядился он. — Я пойду за брусникой. Будем отпаивать…
Приближался вечер. Поблекший свет играл на снегу. Было холодно. Повесив котелок, Овчарук сел у костра. «Вулканы, — думал он. — Смерть…» Незаметно он задремал и вздрогнул, когда услышал чьи-то шаги: перед ним стоял Кречетов.
— Ну, как больной?
Кречетов высыпал в кружку мерзлую бруснику и залил ее кипятком, потом сцедил воду, подавил ягоды и снова залил их кипятком. Можно было поить брусничным отваром больного.
После ужина Кречетов и Овчарук сдвинули костер на новое место, а на прогретую землю уложили летчика.
— А теперь рассказывай, — сказал Кречетов Овчаруку. — Как ты сюда попал? Где остальные?
Они сидели рядом у костра. Сухие дрова горели, звонко потрескивая, и яркие искры ракетами взлетали ввысь, осыпаясь оттуда черным пеплом. Собаки, накормленные юколой, дремали, зарывшись в снег.
— Надо ехать, — сказал Кречетов, выслушав рассказ журналиста. — Летчика на нарты — и в путь.
— Ну что ж, пушки вперед, — без особого энтузиазма произнес Овчарук свою излюбленную фразу. — Только учтите, я же не Наполеон, Корней Захарович.
— И слава богу, что не Наполеон…
Кречетов подошел к нарте и соорудил постель для летчика. Собаки повскакивали со своих мест, визжали и охотно подставляли шеи под упряжь.
Бориса положили на нарту и, чтобы не свалился, привязали к ней. Глаза его были закрыты, и он казался мертвым.
— Не выживет, — сказал Овчарук. Он жалел этого молодого парня, не слишком храброго, не привыкшего к суровым испытаниям в жизни и ставшего жертвой вулкана по своей же вине.
— Жалко? — спросил Кречетов. — Гнилой сук мешает расти живому дереву. Я не хотел бы показаться перед тобой бессердечным человеком, но деланные чувства мне противны. Он бросил вас, значит, предал; хотел один спастись — об остальных не подумал. На войне таких расстреливали. Ты сам чуть не погиб из-за него. А что стало с остальными вашими спутниками?
Летчик зашевелился, пытаясь приподняться.