— Эхе, — сказал старик — хозяин дома, явно пытаясь завести разговор, — эхе-хе.
— Точно, — поддержал Герасим. Он понял, что уже не придумает сегодня ничего конструктивного.
— Странный ты какой-то. Следователь должен в земле копаться или с людьми разговаривать, или на мотоцикле за бандитами гнаться. А ты как сел, так два часа над бумагой и сидишь, будто писатель какой.
— А вы что, часто со следователями встречаетесь? — старик был симпатичный, с добрым круглым лицом, разговор с ним мог оказаться любопытным.
— Как считать? Ежели по этому ящику, — старик указал на телевизор под кружевной салфеткой, — так раза два в месяц, а ежели в жизни, так нет. Не часто. Один раз всего. Да и то — не наш следователь был.
— Как это — не наш?
— Не советский, значит. Белый. Мы с брательником есаула ихнего убили. Это еще в девятнадцатом было. Подкараулили у мостика с наганом, да и жахнули. Мне тогда шестнадцать было. А тут из-за поворота — целая сотня. А есаул-то до того поганый был… А брат прошмыгнул по кустам и утек.
— Дедушка, я прилягу, можно? — Герасима истрепал хлынувший на него поток лиц и фактов. Он не поддавался, все пытался вернуться к настроению действия, ему казалось, что надо только отдохнуть ноющей пояснице. Герасим лег на отведенную ему койку и досадливо сморщился: растянутые пружины не выдерживали его веса, тело согнуло почти под прямым углом.
«Так не отдохнешь. Наутро все будет болеть, будто по тебе кто маршировал», — мысли упорно сбегали на темы близкие и до конца ясные, и Герасим успокаивал себя тем, что это — временное. Он не хотел сдаваться, признать, что устал, не успев еще ничего сделать. Умение трудиться сутками напролет Герасим считал обязательным профессиональным качеством, и ему казалось, что завалиться спать сейчас — это признать себя непригодным к следовательской работе.
«Если бы надо было заниматься чем-то более видимым и более простым, чем размышления, я бы справился. А для анализа нужна светлая голова». Дед продолжал тихо говорить, но прислушиваться было еще труднее, чем размышлять. «Странный какой-то способ убийства. Ведь убийца сам включил себя в список подозреваемых. Ведь можно было Гурьева подкараулить где-нибудь в темном месте. Хотя нет. Оружие выдается только на съемки, а если убийца не заматерелый уркаган, то выстрелить ему, конечно, легче, чем ткнуть ножом или ударить дубиной по голове. И все-таки — слишком сложно. А с другой стороны — вот еще одно подтверждение, что убивал кто-то из актеров. Излишне извилистый путь — это бывает, когда преступление готовит человек, знающий лишь теорию вопроса, и то по книгам».
— Нет, дедушка, убивают сейчас редко, — вовремя уловил Герасим вопрос, — а работы нам хватает. Так ведь и следователей немного.
— И как вы, — дед осторожно присел на краешек кровати, но сетку тут же перекосило, и Герасим, завалившись на бок, больно ударился щиколоткой о раму, еле прикрытую жидким матрасом, — все больше в городе сидите, или по районам разъезжаете?
— Нет, больше дома. Сейчас везде свои кадры есть. Это уж когда что-то из ряда вон…
— Это хорошо. А то с разъездами — что за жизнь? Да и не всякая жена допустит. Семейный человек — он должен положенное время дома проводить.
— Я не женат, — последнее время Герасиму почему-то часто приходилось говорить эту фразу, и он знал, что за этим последует: вопрос о возрасте, утешительное, что еще не все потеряно, назидание о необходимости остепениться, завести свой дом. Раз скатившись на эту тропку, разговор обязательно должен был пробежать по всем пунктам. Встречались, правда, и немногочисленные варианты: спешить некуда, надо вволю нагуляться, лучше дольше выбирать, чем не зная броду и т. д.
Но дед сказал:
— Конечно, с вашей службой жениться трудновато. Если зараньше не нашел, конечно.
А Герасим наслаждался возможностью молчать, и мысли его выскочили из-под контроля хозяина.
«Нет, старик, ты не прав. Наверное, на нашей работе жениться ничуть не труднее, чем на любой другой. И из того, что между своими мы любим поворчать на собачью службу, вовсе не вытекает, что наше любимое чтение — стенды объявлений городской службы по трудоустройству». Среди коллег Герасима были и почти сросшиеся с когда-то надетой на себя маской жертвенности, готовые то и дело козырять тяготами своей работы. Как правило, это были не лучшие работники. И люди тоже. Герасим и не скрывал никогда, что получает удовольствие от своей работы. От того, что все время приходится общаться с людьми. («С людьми? — как-то переспросила его одна знакомая. — Или подонками?» Он тогда ответил: «Бывает, что и с подонками тоже. Среди них попадаются колоритные фигуры. Редко, правда». И не стал объяснять, что перед тем как отыскать преступника, приходится говорить со многими людьми. Как правило, порядочными.) И то, что каждое новое дело требовало новых знаний в специальных областях, тоже нравилось Герасиму. Даже изобилие бумаг его не отпугивало. Бумаги у него всегда писались легко, помогая оформить, выразить уже понятое, прочувствованное.
— Как жизнь? — спрашивали Герасима.
ebooksa