Поиск-84: Приключения. Фантастика ,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Масло.

— Не понял?

— Хлеб — это как раз факты, которые приходится собирать. Выводы — это уже сливочное масло.

Роберт Иванович посмеялся — широко, добродушно, признавая за собеседником право на остроумие. Потом, подавшись вперед и всем видом показывая, что все сказанное будет сохранено в глубокой тайне, спросил:

— Я вот что не понимаю. Вы сейчас следователь, да? Будете хорошо служить, вас сделают… старший следователь бывает?

— Бывает.

— …Старшим следователем. Потом назначат начальником отдела, или кто там у вас. Потом еще повысят, будете командовать, скажем, не двадцатью подчиненными, а сотней. Или тысячей. А следователем уже не будете. Чем лучше будете делать любимое дело, тем скорее с ним расстанетесь. Нонсенс!

— Вы совсем не правы. Ведь у нас… — Герасим хотел сказать, что есть еще достаточное количество служебных ступенек, на которых нужно заниматься расследованием, но Карабанов перебил его:

— Знаю, знаю. У вас каждое дело интересно и нужно, тем более что каждый шаг — это звездочки и рубли. А я бы так не смог. У нас все проще: будешь хорошо играть — на тебя пойдет публика. И всё. До самой смерти ты — актер.

— Просто актер, заслуженный, народный республики, народный Союза. В провинции, в столице.

— Не сравнивайте. Мы ведь говорим не о почетных званиях.

— Но ведь вам за категорию тоже доплачивают.

— При чем здесь деньги? Вы всерьез думаете, что гоняясь за заработком, можно как следует играть? Вот театр выбрать — чтоб режиссер был хороший, труппа сильная — это да. Если добился возможности выбирать — надо выбирать, а не киснуть на болоте.

Разговор уходил в сторону, и Герасим решил промолчать. Перебивать артиста не стал — пусть выговорится. По таким отступлениям легче, чем по ответам для протокола, составить впечатление о личности.

— Вы не обиделись? — Роберт Иванович словно в парадном кресле раскинулся на неудобном жестком стуле и, прикуривая «Яву» с длинным фильтром, полувиновато-полупокровительственно развел руками. — Виноват, разболтался… Да, я все хочу спросить — вы всерьез ищете убийцу в нашей труппе? Вам ничего не объяснили перед тем, как послать сюда?

— Не понял, кто и что мне должен объяснять?

— То, что студия у нас только-только начинается. Еще ведь даже своего почти ничего нет: ни помещений, ни техники. Людей нет. Режиссера пригласили из златоглавой. Артисты, правда, свои. Наскребли по сусекам. И вдруг — такое. Если вы, молодой следователь, будете искать убийцу, сами подумайте, чем это может кончиться для… студии.

«Это я уже слышал» — подумал Герасим.

«Вы не торопитесь зря бумагу-то переводить, — нахально улыбался «джинсовый мальчик», первокурсник из политеха, взятый их оперотрядом на барахолке с чемоданом «фарца». — Вам сейчас позвонят. И протокольчик ваш придется в сортир повесить». И точно ведь — позвонили. Герасима вызвал тогда декан, спросил: «В протоколе ничего не напортачили? Ребята твои не откажутся, если на них даванут?» Герасим подумал тогда, что декан сам предлагает ему отказаться, чуть не крикнул: «Мы все равно добьемся, чтобы этого типа выгнали». Декан хмыкнул.

И потом не раз, уже инспектором райотдела и следователем прокуратуры, наталкивался Герасим на нахальное: «Вам еще не звонили?» Наверное, Герасиму везло на начальство, принимавшее на свою грудь телефонные удары, а может, звонков было меньше, чем намеков — до сих пор ни в одном деле на Герасима не «давили». Но слушать угрозы всегда противно, и сейчас настроение Герасима резко упало. Он вглядывался в лицо Карабанова. Нет, похоже, просто «предполагает». Не видно угрозы. Вообще ничего не видно. Так, сказал между прочим, и все. А настроение — вдребезги.