Милославский молча наклонил голову, приготовился слушать.
— С чего начать? Ну, родилась я в Крыму, в татарском селении. Об отце ничего не знаю, мать и бабушка вспоминаются как в далеком сне. Росла в Симферополе, в детском доме. Окончила медицинское училище, когда исполнилось восемнадцать, приехала в Ялту, в санаторий «Ливадия». При немцах тоже работала медсестрой, в госпиталях. Конец войны застал меня в Зальцбурге. Хотела вернуться на родину, но влюбилась в американского офицера. Мне уже двадцать два года было, а я все такая же доверчивая. Он обещал жениться, увезти в Штаты. В Штаты, так в Штаты: в России у меня близких нет, а с милым везде рай. Поверила. В сорок седьмом тот американец уехал, а меня бросил. Спасибо, фрау фон Крингер приютила... Первое время совесть мучила, но привыкла, человек ко всему привыкает... Веселая история, не правда ли?
— Таких историй миллионы, — Константин Витальевич притворно вздохнул. — О, многострадальная Русь, сколько выпало испытаний на твою долю!
Милославский выпрямился, погрозил кулаком в пространство.
— Большевистская голытьба довела великую Русь до позора и унижения. Стыдимся признаться, что родились на русской земле... Но ничего, придет час расплаты... — Вдруг грозящая рука Милославского безжизненно упала. Он еле добрался до кресла. С ним случился нервный припадок.
На второй день после возвращения из Мюнхена комендант пришел на службу с опозданием на целый час, чего раньше с ним никогда не случалось. Посидел в своем кресле за столом, затем поднялся и стал медленно вышагивать по кабинету. Веселые мысли не приходили, в голову лезли всякие нудные мысли, которые, в конце концов, свелись к тому, что на посту коменданта лагеря перемещенных лиц особенно не отличишься... Надо что-то предпринимать. Но что?
Он снова присел к столу и стал без интереса рассматривать накопившиеся без него бумаги.
— Разрешите, господин комендант?
— Да, — ответил Милославский, не поднимая головы.
Нечипорчук приблизился, произнес подобострастно:
— С приездом, господин комендант. Как изволили съездить, в полном ли здравии?
— А, господин Нечипорчук. Что нового?
— Жизнь течет без перемен. В лагере тихо, спокойно.
Он еще что-то хотел сказать, но в кабинет без доклада вошли два немецких офицера. Один седоватый, в форме полковника, а второй — лейтенантик, совсем мальчишка, но с весьма самодовольным видом.
— Полковник Ульрих фон Шеффер, представитель военного командования, — отрекомендовался старший, остановившись в двух шагах от стола.
Лейтенант отошел в сторону, вытянулся, как на смотру.
— Извините, господин полковник, я не совсем понял: представитель какого именно военного командования?
— Уточняю. Из ведомства Уполномоченного по вопросам, связанным с размещением союзных оккупационных войск, господина Теодора Бланка.
— Бывший обер-лейтенант германской армии, — представился Милославский, — комендант лагеря перемещенных лиц.
— Вы в каких частях служили, герр Милославский? — Голос полковника заметно подобрел.