Ключ

Свежий ветер гнал барашки по тёмной поверхности Внутреннего моря. Погода портилась. Над островом собирались тучи. Но яркие блики на высоких шпилях соборов — гордости Храта — показывали, что на берегу, в столице, ещё светит приветливое солнце. Часы, недавно установленные на одной из башен Цитадели, заскрипев натужно, принялись бить полдень. Густой протяжный бой часов напомнил Ссарому о предстоявших делах. Он обернулся к дверям.

Открывшись вместе с последним ударом колокола, они впустили немолодого уже мужчину. Окинув взглядом погружённую в серый сумрак комнату и никого не заметив, вошедший смутился. Это позволило Ссарому внимательно рассмотреть сына.

Его костюм, изобиловавший вышивкой, кружевами и позументами, неприятно поразил отца. Светская одежда напоминала о том, что Николай, дальний потомок алхимика Игната, ещё до Исхода сожжённого за ересь и колдовство, не пожелал принять сан и, следовательно, стать наследником престола. Болезненно робкий, он бежал ответственности. Чрезмерное, неподобающее общение с купцами, странниками и им подобным сбродом породило нелепые идеи и эту режущую глаз любовь к роскоши.

Ссаром с отвращением вспомнил последний доклад столичного коменданта: толпы, приходящие глазеть на дом принца, на выезд принца, на одежду принца. Король глубоко вздохнул.

— Подойди ко мне, сын мой.

Николай вздрогнул и наконец заметил отца. Сделав несколько шагов, принц опустился на колени и поцеловал руку короля и первосвященника.

— Вы хотели видеть меня, отец?

— Да. — Ссаром неслышно тронул редкие светлые волосы над высоким лбом сына. — Встань же. Скоро неделя, как твой кузен и мой племянник Ллерий наследовал престол Далиона. Боюсь, мои годы уже не позволят мне навестить могилу сестры и обнять осиротевшего племянника. И всё же такой визит необходим. Поэтому я благословляю тебя на дальний путь. Заодно ты, наконец, познакомишься со своим двоюродным братом.

— Моя жена…

— Не поедет с тобой.

— Это… всё, отец?

— Да. Можешь идти.

Ссаром протянул руку для поцелуя. Николай вышел, жестоко теребя кружевные манжеты.

«Можешь идти». Отец отдал приказ, сын повиновался. Они оба понимали это. Всё чаще их разговоры принимали подобный характер.

— Ты сам захотел этого, мой мальчик. Ты сам… — Ссаром невольно высказал вслух терзавшие его мысли.

Да. Всё главное, важное, всё то, чем так хотелось поделиться с сыном, уже было сказано вчера, здесь, в этой же самой комнате в разговоре с Брониславой. Совершенно неожиданно Ссаром нашёл в невестке того союзника, которого потерял в сыне.

Его сестра всегда была недальновидна. Жажда власти застила ей свет и разум, отняла чувства, материнского инстинкта — и того лишила. Ссаром любил своего единственного сына, и каждая их размолвка ложилась на грудь тяжёлым грузом. Но как ни потакал отец причудам принца, расстояние между ними лишь увеличивалось, а конгрегация по делам веры зорко и жадно следила за частной жизнью князя Николая. Вот почему брак с Брониславой стал тем переломным моментом, с которого Ссаром, отчаявшись снискать расположение сына, решил, по меньшей мере, обеспечить его будущее.

Невестка ненавидела мать. Это сблизило было их с Николаем, и Ярослав, наследник престола, стал плодом искренней, хотя и скоротечной любви. Но, умная женщина, Бронислава очень быстро увидела, что Николай не понимает её по-настоящему. Глубоко раненная казнью любимого брата, она жаждала отмщения. Николай же испытывал брезгливое пренебрежение ко всему, что олицетворял собой его отец, ко всему, что могло бы помочь ей расквитаться с матерью. Они охладели друг к другу. Но у престола появился наследник, чья преданность делам церкви ещё не вызывала сомнений — Ярослав любил пышную торжественность служб и вполне вверял свою душу воспитателям-стратам. Послушник тайного монастыря, он неделями пропадал в скитах, выполняя поручения святейшей конгрегации по делам веры. Иногда Ссаром спрашивал себя, не доносит ли внук на отца? Эта мысль не занимала его надолго, Николай давно стал пешкой в политических играх, пешкой, которой в этой партии не принадлежал ни один ход. Он не представлял собой угрозы, а значит, и ему ничто не угрожало. Этого было достаточно.

Ссаром почти забыл о существовании Брониславы, когда она ворвалась вдруг к нему вместе с известием о смерти Августы. Рыдая, стройная русоволосая женщина упала в ноги. Слова её были несвязны, а горе безутешно. Ссаром усадил Брониславу в кресло, выгнал стражу за дверь. Немало прошло времени, прежде чем невестка успокоилась. Она пила чай, заваренный на липовом цвете, утирала покрасневший нос кончиком шёлкового платка. Ссаром, склонившись навстречу, рассматривал её лицо — тёмные глаза быстро высохли, рот сжался в тонкую линию, лишь дрожание рук выдавало неунявшуюся ещё душевную боль и обиду.

— Она должна была умереть.