Ключ

— Дешёвка, — констатировал Изот, приподняв за подбородок тёмную головку, склонившись щекой к губам ведьмы, ловя кожей её дыхание, — базарная ворожея за медный грошик сыграла бы лучше.

— Не за то мы платим ей золотом, — ответил Ллерий, вытирая салфеткой взмокшие ладони.

Привычный к едкому дыму походного костра, Сет поморщился, услышав запах кислятины — запах самых бедных таверн столицы. «Топор и удавка» — никто не знал его здесь, по крайней мере — в лицо, хотя сам он знал здесь многих. Знаменитый атаман Октранского леса, Кат никогда не упускал случая послушать столичные байки, и в море лжи и бахвальства умел замечать имена, сопоставлять совпадения и вымывать из домыслов истину.

Топь была способна на большее.

Возродившись, Сет только и знал, что перебирал, опробовал новые свои умения. Он почти не спал. Лёжа у трепещущего костра, пялился в звёздное небо, боясь сомкнуть взгляд: ему снились странные сны, в которых он уже не был собой. Иногда он был тварью, вторгшейся в его тело, иногда — торфом, водой и грязью, но гораздо чаще — людьми. Мужчинами, женщинами, маленькими детьми — всеми и сразу. Это было много страшнее, нежели быть Топью. Он сходил с ума, выполняя сотню дел разом: случалось, он убивал себя, занимаясь с собой любовью одновременно. И тогда к экстазу примешивались слепая ярость и животный страх.

В бессонные ночи у него было время на тренировки. Когда никто не видел, он упражнялся с огнём, вызывая видения из пляшущих языков пламени, то замедляя, то ускоряя их танец. Он чувствовал, что смог бы при желании заставить их бежать резвее доброго скакуна. Ветер послушно следовал его приказам, стелился верным псом. Капли воды ртутью перекатывались по стенкам перевёрнутого котелка, и даже земля с натугой, но отзывалась на призывы.

Элементарные стихии подчинялись ему, как подчинялись некогда Топи, будто бы всё ещё были с ней единым целым, составляли часть её существа и помнили связь даже тогда, когда душа была исторгнута из простёртого на многие лиги тела.

Сохранилась и способность скользить по волнам чужого разума, подхватывая мысли, короткие цепочки воспоминаний. Разум, словно юркая белка, не хотел даваться в руки — перескакивал с одного на другое, спотыкался вдруг, цеплялся за что-то, начинал кружить, пытаясь поймать себя за хвост. Едва способный справиться с собственными мыслями, Сет не любил эти занятия. Гораздо больше ему нравилось медленно, одно за другим, перебирать воспоминания тех, кого Топь погубила или просто знала однажды. Бодрствуя, он легко мог управлять этой бездной ворованных воспоминаний. Так он научился орудовать посохом. Стоило только найти нужного человека. Наставника.

За считаные дни он успел научиться многому.

И одного взгляда на распростёртого у порога Безносого и Коротышку, обчищающего его карманы, было достаточно, чтобы увидеть тень Мастера, почуять зловонное дыхание Синдиката. Вольный разбойник, Сет всегда мечтал прибрать к рукам закабалённую Синдикатом столицу.

У Топи были свои планы, и она тоже привычно искала людей для их исполнения.

В этом они были солидарны.

Хотя таверна была полна народу, смущённая ярким солнечным светом, ночных дел гильдия тихонько попивала разбавленную вином воду да дремала, растянувшись на узких лавках. За переливистым храпом не было слышно редких, неспешных разговоров.

— Еды, — бросил Сет, подходя к трактирной стойке, зная, что всё равно получит лишь то, что сухощавый, тонкогубый хозяин с недобрым взглядом льдистых глаз не поленился приготовить поутру… или с вечера, — и воды, чистой.

— Хм, — подал голос хозяин, бросив взгляд на прислонённый к стойке посох, — неужто разул чёрного?

— Что ты, дядя, — ответил Сет, принимая глиняную кружку, полную не то чтобы свежей, но не затхлой воды, — на дороге валялся.

Хозяин усмехнулся, льдистый взгляд стаял на миг.

— Ну, найдёшь второй такой, мне неси, возьму за хорошую цену.

Блюдо, полное размазанной капустной каши, стукнуло по столешнице. Игнорировав оловянную ложку, Сет вынул из-за голенища свою, деревянную. Топь, привычная к простой, но доброй стряпне Рола, отступила, спряталась, почуяв тошнотворный запах. Сет, сжившийся, но не смирившийся с тварью, злорадствовал и уплетал холодную склизкую лыкшу так, что за ушами трещало.

— Знатный едок, — одобрил хозяин, — и ложка за голенищем, и дело своё, сразу видать, знает.