Вильсон Мякинная голова

Томъ Дрисколль мимоходомъ заглянулъ въ эту коллекцію слегка подтолкнулъ локтемъ своего пріятеля и, лукаво подмигивая однимъ глазомъ, сказалъ:

— Мякинная Голова обнаруживаетъ рѣдкостную дѣловитость. Убѣдившись въ невозможности выиграть процессъ, онъ хочетъ по возможности воспользоваться случаемъ дабы безъ всякихъ денежныхъ издержекъ заручиться блистательнѣйшей рекламой въ пользу изобрѣтенныхъ имъ украшеній для оконныхъ стеколъ во дворцахъ.

Вильсону было объявлено, что свидѣтельницы его еще не успѣли одѣться надлежащомъ образомъ и явятся нѣсколько позднѣе. Тогда онъ всталъ и объявилъ, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, не будетъ имѣть случая воспользоваться ихъ показаніемъ (по залу пробѣжалъ насмѣшливый ропотъ: «Это уже рѣшительное отступленіе. Онъ безъ боя кладетъ оружіе»). Вильсонъ продолжалъ:

— У меня имѣются другія доказательства несравненно болѣе рѣшающаго свойства (всѣ стали внимательно прислушиваться, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, по залу пробѣжалъ ропотъ изумленія, къ которому примѣшивался замѣтный оттѣнокъ разочарованія). Можетъ показаться страннымъ, — продолжалъ Вильсонъ, — что я позволилъ себѣ столь внезапно представлять суду эти новыя доказательства, но, въ извиненіе себѣ, осмѣлюсь объяснить, что открылъ существованіе ихъ лишь вчера, поздно вечеромъ. Съ тѣхъ поръ я все время разсматривалъ эти доказательства и приводилъ ихъ въ порядокъ, такъ что закончилъ свою работу лишь полчаса тому назадъ. Я не премину представить ее на разсмотрѣніе суда, но прежде всего желалъ бы сказать, съ дозволенія суда, нѣсколько вступительныхъ словъ.

«Главный доводъ обвиненія, выдвинутый, на первое мѣсто — доводъ, на которомъ представитель обвинительной власти настаивалъ съ особеннымъ упорствомъ, пожалуй даже чрезмѣрно рѣзкимъ вызывающимъ образомъ, заключаяся въ слѣдующемъ: „Человѣкъ, рука котораго оставила окровавленные отпечатки своихъ пальцевъ на рукояти индійскаго кинжала, безъ сомнѣнія и совершилъ преступленіе“. — Вильсонъ остановился и помолчавъ нѣсколько мгновеній, дабы усилить впечатлѣніе того, что собирался сказать, присовокупилъ совершенно спокойнымъ тономъ: — Мы соглашаемся въ данномъ случаѣ съ обвинительной властью и признаемъ этотъ доводъ неопровержимо вѣрнымъ.

По залу пробѣжало словно электрическое сотрясеніе. Никто не былъ приготовленъ къ такому заявленію со стороны защиты. Повсюду загудѣлъ ропотъ изумленія. Высказывались даже вполголоса подозрѣнія: „не помѣшался ли злополучный адвокатъ отъ переутомленія“? Даже самъ предсѣдатель суда, несмотря на многолѣтнюю свою опытность по части ловушекъ и замаскированныхъ батарей, такъ часто употребляющихся въ американскомъ уголовномъ судопроизводствѣ, не рѣшился сразу повѣрить своимъ ушамъ и спросилъ у защитника: что именно онъ хотѣлъ этимъ сказать? Лицо Говарда сохранило обычное свое спокойное выраженіе, но безпечная увѣренность въ успѣхѣ, которою дышали передъ тѣмъ его поза и манера держаться, на мгновеніе пошатнулись. Вильсонъ объяснилъ:

— Мы не только признаемъ этотъ доводъ, но радостно привѣтствуемъ его и кладемъ въ основу нашей защиты. Вмѣстѣ съ тѣмъ, откладывая до надлежащей минуты дальнѣйшее разсмотрѣніе этого пункта, мы перейдемъ пока къ изложенію другихъ обстоятельствъ дѣла, выясненіе которыхъ находимъ желательнымъ, дабы выставить упомянутый главный доводъ въ надлежащемъ свѣтѣ и въ подобающей ему обстановкѣ.

Излагая свой взглядъ на причины и побудительные поводы къ убійству судьи Дрисколля, защитникъ взялъ на себя смѣлость сдѣлать нѣсколько предположеній, предназначавшихся къ тому чтобы заполнить пробѣлы въ данныхъ, добытыхъ судебнымъ слѣдствіемъ. Такія гипотезы могли, по мнѣнію защиты, быть полезными для разъясненія дѣла, въ случаѣ, если бы оказались удачными и въ то же время, въ противномъ случаѣ, не могли принести ни малѣйшаго ущерба.

— Нѣкоторыя обстоятельства разсматриваемаго теперь дѣла, — заявилъ Вильсонъ, — указываютъ, повидимому, совсѣмъ не на ту причину убійства, которую выставляетъ обвинительная власть. Я лично убѣжденъ, что поводомъ къ убійству послужилъ грабежъ, а вовсе не мщеніе. Утверждали, будто присутствіе обвиняемыхъ близнецовъ на мѣстѣ катастрофы, какъ разъ послѣ заявленія о томъ, что одинъ изъ нихъ долженъ лишить жизни судью Дрисколля или же самъ лишиться жизни при первой съ нимъ встрѣчѣ, непровержимо доказываетъ виновность моихъ кліентовъ. Инстинктъ самосохраненія побуждалъ будто бы ихъ тайно проникнуть въ домъ судьи и спасти графа Луиджи, умертвивъ его противника.

Позволительно освѣдомиться, однако: чего ради остались они на мѣстѣ преступленія, если оно было дѣйствительно ими учинено? Г-жа Праттъ не слышала призыва на помощь и проснулась лишь нѣсколькими мгновеніями позднѣе, но, всетаки, вбѣжавъ въ кабинетъ, нашла тамъ обвиняемыхъ, которые стояли, не двигаясь съ мѣста и не дѣлая никакихъ попытокъ къ побѣгу. Еслибъ графы Капелли были на самомъ дѣлѣ виновны, они успѣли бы выбѣжать изъ дома судьи, раньше чѣмъ г-жа Праттъ добѣжала до кабинета. Если бы инстинктъ самосохраненія оказывался у нихъ развитымъ настолько сильно, что могъ побудить ихъ къ убійству безоружнаго человѣка, то отчего же онъ внезапно утратился, какъ разъ тогда, когда ему слѣдовало бы проявиться всего энергичнѣе? Развѣ кто-нибудь изъ насъ остался бы при такихъ обстоятельствахъ на мѣстѣ преступленія? Не будемъ клеветать подобнымъ образомъ на собственный свой здравый смыслъ!

„Обвинительная власть сильно напирала также и на то обстоятельство, что обвиняемые предлагали очень крупное вознагражденіе за тотъ самый кинжалъ, которымъ впослѣдствіи совершено было убійство. Ожидали, что воръ явится, дабы получить такую солидную награду, а такъ какъ онъ не явился, то въ этомъ усматриваютъ теперь вѣсскую косвенную улику, свидѣтельствующую якобы о томъ, чго кинжалъ вовсе не былъ украденъ. Утверждаютъ, что объявленіе о пропажи кинжала и обѣщаніе выдать крупную награду тому, кто вернетъ его законнымъ владѣльцамъ, являлось просто-на просто шарлатанствомъ или, выражаясь точнѣе, обманомъ на почвѣ тщеславія. Обстоятельство это, въ связи съ достопамятнымъ и какъ бы пророческимъ заявленіемъ покойнаго касательно кинжала, найденнаго потомъ въ роковомъ кабинетѣ, гдѣ возлѣ убитаго не оказалось другого живого человѣка, кромѣ владѣльца кинжала и его брата, завершаетъ будто бы неопровержимую цѣпь доказательствъ, свидѣтельствующихъ, что убійство учинено именно моими злополучными кліентами.

„Я предложу суду допросить меня подъ присягой и покажу, что одновременно было предложено столь же крупное вознагражденіе также и за выдачу вора. Предложеніе это, сдѣланное конфиденціально, не было опубликовано въ газетахъ. При всемъ томъ, о немъ было нескромно упомянуто или, точнѣе говоря, намекъ, сдѣланный на него, не былъ опровергнутъ. При такихъ условіяхъ, которыя казались тогда не внушающими опасеній, подобная довѣрчивость была, пожалуй, ошибочной, потому, что при разговорѣ, могъ присутствовать, чего добраго, и самъ воръ. (Томъ Дрисколль, все время пристально глядѣвшій на Вильсона, потупилъ при этихъ словахъ глаза.) Если вору дѣйствительно довелось услышать о приготовленной для него ловушкѣ, то онъ, разумѣется, предпочелъ оставить кинжалъ у себя, такъ какъ попытка продать этотъ кинжалъ или заложить его могла бы обойтись смѣльчаку слишкомъ дорого. (Присутствовавшіе принялись кивать головами въ знакъ согласія съ тѣмъ, что доводъ, выставленный защитой, самъ по себѣ недуренъ.) Я неопровержимо докажу гг. присяжнымъ, что въ кабинетѣ судьи Дрисколля былъ посторонній человѣкъ за нѣсколько минутъ до того времени, когда вошли туда обвиняемые. (Заявленіе это произвело чрезвычайно сильное впечатлѣніе среди присутствующихъ на судѣ. Даже самыя сонныя головы приподнялись и насторожили уши.) Въ случаѣ надобности я докажу показаніями трехъ дѣвицъ Кларксонъ, что черезъ нѣсколько минутъ послѣ того, какъ раздался въ домѣ судьи крикъ «На помощь!», онѣ встрѣтили особу въ костюмѣ дѣвицы подъ вуалью. Особа эта выходила черезъ заднюю калитку изъ двора того самаго дома, куда сбѣгались всѣ сосѣди. Позволю себѣ замѣтить, что тутъ вовсе не было дѣвицы. На самомъ дѣлѣ это былъ мужчина, переодѣтый въ женское платье. (Опять таки сильнѣйшее впечатлѣніе среди публики и присяжныхъ; Вильсонъ, поглядывавшій на Тома, чтобъ посмотрѣть, какое дѣйствіе произведетъ на молодого человѣка это заявленіе, остается совершенно довольнымъ полученными результатами и говоритъ себѣ самому: «На этотъ разъ я несомнѣнно угадалъ»).

«Эта особа, прокралась въ домъ съ цѣлью грабежа, а не убійства. Правда, что несгораемый шкапъ былъ запертъ, но на столѣ стояла жестяная шкотулка съ деньгами, въ которой находилось три тысячи долларовъ. Позволительно допустить, что воръ заблаговременно скрывался въ домѣ, что онъ зналъ о существованіи этой жестяной шкотулки и о привычкѣ ея владѣльца пересчитывать по вечерамъ деньги, предназначавшіяся для текущихъ расходовъ, и подводить имъ итоги, если такая привычка существововала, чего я не берусь утверждать. Возможно что воръ хотѣлъ унести всю шкотулку, пользуясь тѣмъ, что засталъ ея владѣльца спящимъ. Къ несчастію, онъ, не выказавъ при этомъ надлежащей профессіональной ловкости, разбудилъ почтеннаго старца, который тотчасъ же схватилъ похитителя и принялся звать на помощь. Опасаясь быть схваченнымъ, воръ употребилъ въ дѣло кинжалъ и, услышавъ приближавшіеся шаги людей, которые спѣшили на предсмертный зовъ убитаго, бѣжалъ, не успѣвъ захватить съ собою шкотулку съ деньгами.

— Изложивъ теперь теоретическую сторону моихъ воззрѣній на дѣло, перехожу къ доказательствамъ съ помощью которыхъ я разсчитываю выяснить ихъ основательность.

Съ этими словами Вильсонъ вынулъ изъ ящичка нѣсколько стеклянныхъ пластинокъ. Узнавъ въ этихъ пластинкахъ образчики „беземыслениой“ дѣтской забавы, упрочившей въ былое время за Вильсономъ прозвище Мякинной Головы, публика перешла разомъ отъ напряженнаго серьезнѣйшаго вниманія къ добродушному веселому хохоту. Даже и Томъ почувствовалъ сразу большое облегченіе и присоединился къ общему смѣху.

Вильсона повидимому нисколько не смутило такое отношеніе публики къ доказательствамъ, которыя онъ имѣлъ въ виду представить. Разложивъ передъ собою на столѣ стеклянныя пластинки съ отпечатками пальцевъ, онъ сказалъ:

— Съ разрѣшенія суда позволю себѣ предпослать нѣкоторыя объясненія фактическимъ доказательствамъ, которыя я собираюсь предъявить. Вмѣстѣ съ тѣмъ прошу чтобы мнѣ было дозволено подтвердить мои показанія въ качествѣ свидѣтеля подъ присягой. Каждый человѣкъ носитъ при себѣ, отъ колыбели до могилы, нѣкоторыя физическія отличительныя черты, сохраняющіяся неизмѣнно и дозволяющія во всякое время отождествить его личность непогрѣшимѣйшимъ образомъ. Эти физическія черты являются его подписью или, такъ сказать, его физіологическимъ автографомъ, который никоимъ образомъ нельзя поддѣлать, измѣнить или же скрыть. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ не изнашивается и не портится отъ времени. Подпись эта не на лицѣ, которое съ годами можетъ измѣниться до неузнаваемости; не въ волосахъ, которые могутъ выпасть; не въ размѣрахъ роста, которые могутъ быть у нѣсколькихъ человѣкъ одинаковыми, и не въ очертаніяхъ лица, такъ какъ наблюдали случаи необычайнаго сходства. Она имѣетъ характеръ своеобразнаго клейма, спеціально изготовленнаго для каждаго отдѣльнаго человѣка, такъ что, среди многомилліоннаго населенія земного шара, не найдется двухъ людей, для которыхъ она оказалась бы одинаковой (публика начинаетъ опять съ интересомъ слушать защитника). Подпись эта состоитъ изъ нѣжныхъ черточекъ, или бороздокъ, которыми природа отмѣтила внутреннюю сторону рукъ и подошвы ногъ. Многіе здѣсь обладаютъ весьма острымъ зрѣніемъ. Я попросилъ бы ихъ взглянуть на кончики собственныхъ пальцевъ. Вы, безъ сомнѣнія, замѣтите на нихъ плотно прилегающія другъ къ другу изящныя кривыя линіи, вродѣ тѣхъ, которыми обозначается на картахъ прибрежная полоса морей. Линіи эти обладаютъ безпредѣльнымъ разнообразіемъ очертаній, напоминающимъ арки, овалы, спирали гиперболическія и всякія иныя геометрическія кривыя. Каждый палецъ отличается своимъ рисункомъ отъ другого пальца, (каждый изъ присутствующихъ въ судѣ подноситъ руку къ свѣту и, склонивъ голову на бокъ разсматриваетъ кончики своихъ пальцевъ. Одновременно съ этимъ раздаются шепотомъ возгласы: „Представьте себѣ, и въ самомъ дѣлѣ такъ! Мнѣ никогда передъ тѣмъ не приходило и въ голову“). Рисунки на правой рукѣ оказываются не тѣ какъ на лѣвой (восклицаніе: „да, и въ самомъ дѣлѣ, совершенно вѣрно!“). Сличая свои пальцы съ соотвѣтствующими пальцами сосѣдей вы найдете что узоры тамъ совершенно разные, (повсюду, въ залѣ суда производятся такія сравненія, даже предсѣдатель суда и присяжные углубляются въ это интересное занятіе). Неодинаковость рисунка наблюдается даже и у близнецовъ, обладающихъ поразительнымъ сходствомъ. Гг. присяжные могутъ убѣдиться въ этомъ, разсматривая узоры концевъ пальцевъ у моихъ кліентовъ, (тотчасъ же начинается осмотръ рукъ у подсудимыхъ). Мы зачастую слышали о близнецахъ, до того схожихъ другъ съ другомъ, что сами родители могли отличать ихъ только по платью. Между тѣмъ, въ дѣйствительности у каждаго изъ близнецовъ имѣлось въ этомъ природномъ и дивномъ автографѣ безошибочно надежное средство къ отождествленію его личности за время всей его жизни, отъ колыбели и до могилы. Ни одинъ изъ близнецовъ, автографъ котораго вамъ извѣстенъ, не въ состояніи васъ обмануть и выдать себя за другого.

Вильсонъ остановился и замолчалъ. Подобный пріемъ со стороны оратора является надежнѣйшимъ средствомъ противъ невниманія со стороны слушателей. Тишина предупреждаетъ, что слѣдуетъ ожидать чего-то серьезнаго. Ладони и концы пальцевъ опустились. Сгорбившіяся спины выпрямились, головы поднялись и всѣ глаза устремились прямо на Вильсона. Онъ обождалъ по меньшей мѣрѣ секунды три, для того, чтобъ сдѣланная имъ пауза успѣла оказать полное свое дѣйствіе на присутствующихъ. Затѣмъ, когда установилась такая глубокая тишина, что можно было разслышать тиканье часовъ на стѣнѣ, онъ протянулъ руку, взялъ индійскій кинжалъ за клинокъ и поднялъ его вверхъ, такъ, чтобъ всѣ могли видѣть зловѣщія пятна на рукояткѣ этого кинжала, состоявшей изъ тщательно отполированной слоновой кости, а затѣмъ сказалъ спокойнымъ и ровнымъ голосомъ:

— Эта рукоятка помѣчена природнымъ автографомъ убійцы, написаннымъ кровью благороднаго, великодушнаго старца, который любилъ всѣхъ васъ и котораго вы всѣ любили. На всемъ земномъ шарѣ существуетъ только одинъ человѣкъ, рука котораго вполнѣ соотвѣтствуетъ этой кровавой подписи. — Снова замолчавъ на мгновеніе, онъ поднялъ глаза къ маятнику, качавшемуся взадъ и впередъ, и добавилъ: — Если Богу угодно, мы предъявимъ вамъ этого человѣка здѣсь же въ судѣ, раньше чѣмъ часы пробьютъ полдень!

Всѣ присутствовавшіе были до того ошеломлены этимъ обѣщаніемъ, что, не сознавая сами этого приподнялись, какъ бы ожидая немедленнаго появленія убійцы тутъ же въ дверяхъ. Въ залѣ пронесся такой бурный ропотъ восклицаній, выражавшихъ недоумѣніе и ожиданіе, что шерифъ счелъ долгомъ приказать всѣмъ усѣсться по мѣстамъ и не нарушать установленнаго порядка. Приказаніе это было тотчасъ же исполнено и спокойствіе немедленно возстановилось. Взглянувъ всколзь на Тома, Вильсонъ сказалъ себѣ самому: „Онъ теперь напоминаетъ судно, которое, въ виду неминуемой гибели, подняло уже сигналъ бѣдствія. Онъ внушаетъ теперь сожалѣніе даже людямъ, всегда относившимся къ нему съ презрѣніемъ. Они думаютъ, что молодой человѣкъ, лишившійся при такихъ трагическихъ обстоятельствахъ своего благодѣтеля, подвергается теперь тяжкому испытанію. Я лично нахожу, что они совершенно правы“.