— Не станем лучше говорить про это, Гек. Бедным неграм, должно быть, на роду написано несчастье. Впрочем, я всегда ожидал, что кожа гремучей змеи еще не окончила своей расплаты с нами.
— Я хотел бы никогда в жизни не видеть этой змеиной кожи, Джим! Жаль, что она попалась нам на глаза.
— Вы ведь нисколько в этом не виноваты, Гек. Вы не знали тогда, какая это дурная примета. Не обвиняйте себя ни в чем, не мучьте себя понапрасну.
Утром мы увидали вдали за собою светлые воды Огайо. Сами же мы находились в грязных водах Миссисипи, немного пониже впадения в нее Огайо; Каир остался у нас позади, выше по реке.
Мы с Джимом тщательно обсудили положение, в котором так неожиданно для себя очутились: выходить на берег было нельзя, а вместе с тем мы, разумеется, также не могли плыть на плоту против течения. Нам не оставалось теперь иного выбора, как дождаться, когда стемнеет, а затем сесть в челнок и подняться по реке до Каира. Мы проспали весь день в чаще хлопковых деревьев, чтобы собраться с силами к пред стоявшей работе, но когда в сумерки подошли к плоту, то убедились, что челн наш оторвался и пропал без вести.
Мы довольно долго молчали. Нам, впрочем, и не чего было объяснять друг другу. Мы оба знали как нельзя лучше, что все это проделки змеиной шкуры, нам ни к чему было про это и говорить. Пожалуй, еще из наших разговоров вышло бы так, как будто мы роптали на судьбу, а это могло бы накликать на нас новую беду. В таких случаях лучше сразу смириться и показать, что мы умеем терпеливо сносить заслуженную кару.
Под конец, однако, мы переговорили насчет того, каким образом надлежит теперь поступить, и остановились на том, что нам придется продолжать свое путешествие на плоту до тех пор, пока не выдастся случай купить лодку, в которой можно было бы подняться вверх по течению. Мы не хотели брать пример с моего родителя и позаимствовать чужую лодку, оставленную без должного присмотра, так как опасались, что это могло бы навлечь на нас новые неприятности. Остановившись на этом решении, мы, когда стемнело, поплыли опять на плоту вниз по течению.
Каждый, кому не верилось до сих пор, до какой степени безрассудно дотрагиваться руками до змеиной шкуры, несмотря на весь вред, причиненный тем, что я до нее дотронулся, несомненно, поверит этому, до читав главу до конца и убедившись, какие напасти причинила нам та змеиная шкура.
Всего удобнее покупать лодки с плотов, приставших уже к берегу. Таких плотов, однако, нам не попадалось, хотя мы уже более трех часов продолжали плыть по течению; ночная тьма спустилась и приняла какой-то сероватый оттенок, а это, после настоящего тумана, самая подлая вещь на свете. Нельзя составить себе понятия об очертании берегов, и на некотором расстоянии все предметы сливаются друг с другом. Была уже поздняя ночь, и кругом стояла всюду мертвая тишина, как вдруг послышалось пыхтение парохода, подымавшегося вверх по течению. Мы зажгли фонарь в расчете, что его непременно увидят с парохода; обыкновенно, идя вверх, пароходы держатся в стороне от фарватера: они предпочитают идти вдоль отмелей, где течение слабое, но в такие ночи, как эта, опасно маневрировать подобным образом, а по тому они подымаются по фарватеру прямо против течения.
Мы давно уже слышали пыхтение парохода, но увидали его только тогда, когда он подошел почти вплотную к нам. Он держал курс прямо на нас. Пароходы зачастую так делают, пытаются пройти как можно ближе мимо плота, не прикасаясь к нему. Иногда случается, что пароходное колесо оторвет одну из досок верхней настилки, и тогда лоцман высовывает свою голову за борт, хохочет во все горло и, без сомнения, восхищается своим молодечеством. Пароход подходил к нам все ближе, и мы думали, что он собирается подобным же образом срезать нас по борту. В действительности, однако, у него не было подобного намерения. Это был большой пароход, поспешно на двигавшийся на нас, словно черная туча, окаймленная целым рядом светляков. Внезапно страшная его громада словно прыгнула на нас. Длинный ряд широко раскрытых топочных дверец сверкал, будто раскаленные докрасна зубы какого-то чудовища. Нос парохода и его кожух нависли прямо над нами. Нас окликнули с парохода громовым голосом. Тотчас же раздались специальные звонки, приказывавшие остановить машину, и поднялась страшная суматоха, в которой самые отчаянные проклятия смешивались с завыванием паровых свистков.
Джим едва только успел спрыгнуть за борт по одну, а я по другую сторону плота, как пароход пронесся прямо над ним.
Я нырнул с таким расчетом, чтобы достать до дна, так как надо мной должно было пройти колесо диаметром в тридцать футов, и я не желал служить для него помехой. В обыкновенных случаях я могу про быть под водою с минуту, а на этот раз, вероятно, пробыл целых полторы минуты и поспешно выскочил на поверхность, так как чувствовал, что почти задыхаюсь. Вынырнув так, что плечи поднялись у меня из воды, я принялся чихать, чтобы освободить от нее нос и втянуть в себя воздух полной грудью. Течение было тут очень сильное, и пароход, без сомнения, пустил опять свою машину в действие секунд через десять после того, как она была остановлена. В этом не было ничего удивительного, так как пароходы во обще не обращают особенного внимания на плотовщиков. Так и теперь — пароход как ни в чем не бывало продолжал свой путь против течения и уже скрылся во мраке, хотя я и слышал еще его пыхтение.
Я раз двенадцать окликал Джима по имени, но не получал ответа; затем ухватился за доску, попавшуюся мне навстречу в то время, когда я барахтался в воде, и пустился с нею к берегу, толкая ее перед собою. Вскоре я убедился, что течение относит его к левому берегу и что он пересекает наискось реку. Я, разумеется, принял это обстоятельство к сведению и тотчас же им воспользовался.
Фарватер, переходя от правого берега к левому, был длинный и извилистый, по крайней мере, мили в две длиною, так что я доплыл до берега нельзя сказать, чтобы особенно скоро. Благополучно выбравшись на сушу, я вскарабкался на береговую кручу. Страшная темнота не позволяла ничего различить да же в нескольких шагах от меня, но все-таки я прошел по неровной местности приблизительно с четверть мили, когда совершенно неожиданно для себя на ткнулся на громадный бревенчатый, старинный двух этажный дом. Я собирался уже поспешно ретироваться куда-нибудь подальше, но в это мгновенье на меня наскочила с воем и лаем целая стая собак. Я слишком хорошо знал их привычки для того, чтобы сделать хотя бы только попытку тронуться с места.
Глава XVII
Поздний гость. — Арканзасская ферма. — Внутреннее убранство. — Ода на смерть Стефана Доулинг-Ботса. — Поэтические излияния. — Ста ринное фортепьяно с жестяными клавишами.
Приблизительно через полминуты кто-то отворил окно и не высовываясь крикнул собакам:
— Цыц! Тише! Кто там?!
Ваш покорный слуга отвечал:
— Я!
ebooksa