Глава XXVIII
– Кажется, у нас сегодня будет прекрасный закат, – заметил вчера вечером капитан Уэст.
Мисс Уэст и я бросили играть в карты и поспешили наверх. Закат еще не наступил, но шли деятельные приготовления к нему. На наших глазах небо собирало нужные материалы: группировало серые облака в длинные ряды и громоздящиеся кверху массы, покрывая свою палитру медленно нараставшими яркими тенями и неожиданными красочными пятнами.
– Это – Гольден-Гэт! (Золотые Ворота), – вскричала мисс Уэст, указывая на запад. – Смотрите, впечатление такое, будто мы как раз посреди гавани. Взгляните туда, на юг. Разве это не вид на Сан-Франциско! Вот Коль-Бильдинг, а там, дальше, Ферри-Тауэр… а это уж, конечно, Фэрмаунт. – Она окидывала взором пространство между облаками и хлопала в ладоши. – Это закат солнца в закате солнца! Смотрите! «Фарралоны»! В собственном миниатюрном оранжево-красном закате. Разве это не Гольден-Гэт, не Сан-Франциско и не Фарралоны, – обратилась она к мистеру Пайку, который, облокотившись на перила, бросал невольные взгляды то на возившегося на главной палубе Нанси, то на Поссума, который на мостике припадал к полу всякий раз, как над ним хлопал повисший парус.
Помощник капитана повернул голову и окинул небесную картину важным взглядом.
– Ну, не знаю, – проворчал он, – может быть, это и кажется вам похожим на Фарралоны, но мне это представляется военным судном, входящим в Зототые Ворота с добычей со скоростью в двадцать узлов.
И на самом деле, плавающие в воздухе Фарралоны превратились в гигантское военное судно.
Потом началась вакханалия красок, среди которых преобладали зеленые тона. Здесь были все оттенки зеленого цвета – от синевато-зеленого весеннего до желтовато-и коричневато-зеленых оттенков осени. Тут были оранжево-зеленые, золотисто-зеленые и медно-зеленые тона. И все они были так ярки, что невозможно описать; и все же это богатство и эта яркость зеленых тонов исчезла на наших глазах, перешла из серых облаков в море, которое приняло восхитительный золотисто-розовый оттенок полированной меди, тогда как углубления гладких атласистых волн окрасились самым нежно-зеленым цветом.
Серые облака стали длинным-длинным рубиново-красным, или гранатно-красным свитком – таким цветом отливает на свет стакан со старым бургундским вином. У этого красного цвета была такая глубина! А ниже его, отделенная от главной массы красок линией серовато-белого тумана или полосой моря, шла другая, меньшая полоса кроваво-красного вина.
Я перешел на левую сторону кормы.
– О, идите обратно! Смотрите! Смотрите! – кричала мне мисс Уэст.
– Зачем? – отвечал я. – У меня здесь не менее красиво.
Она присоединилась ко мне, причем я заметил кислую улыбку на лице мистера Пайка.
Восточная часть неба была так же достойна наблюдения. Здесь небо представляло собой сплошную нежно-голубую раковину, верхние края которой бледнели, гармонично превращаясь в бледный, но теплый розовый цвет, колышащийся, трепещущий. Отражение этой раскрашенной небесной скорлупы превращало поверхность моря в сверкающий водянистым блеском шелк, переливающийся голубым, бледно-зеленым и розовым цветами. Это был гладкий, блестящий, «шелковистый» тон, который плотно облегал тихо двигавшуюся волнистую воду. А бледная луна казалось влажной жемчужиной, сверкавшей сквозь окрашенную всеми цветами радуги дымку небесного свода.
В южной части неба мы увидели совершенно иной закат – то, что было бы всюду признано превосходным оранжево-красным закатом, с низко нависшими серыми тучами, нижние края которых были ярко освещены и окрашены.
– Хм! – проворчал мистер Пайк, когда мы стали восхищаться своим новым открытием. – Взгляните на закат, который у меня здесь, на севере! Он не так уж плох, смею вас уверить.
И, действительно, он был не плох. Северная часть неба представляла собой огромное поле окрашенных облаков, изборожденное курчавыми перистыми розовыми полосами от горизонта до зенита. Все это было поразительно. Одновременно на одном и том же небе – четыре солнечных заката! Каждая из четырех частей неба горела и пылала и пульсировала своим, совершенно особым закатом.
И когда все краски померкли в медленных сумерках, луна, все еще окутанная туманом, уронила блестящие тяжелые серебряные слезы в смутно-сиреневое море. А затем наступили тишина и темнота ночи, и мы очнулись от очарования, насыщенные красотой, склонившиеся друг к другу, опершись на перила.
Я никогда не устаю наблюдать за капитаном Уэстом. В чем-то у него есть сходство с некоторыми портретами Вашингтона. Ростом в шесть футов, он аристократически тонок и обладает решительной, ленивой и величественной грацией движений. Худобой он напоминает аскета. По внешности и манерам он совершенный тип старинного джентльмена Новой Англии.
У него такие же серые глаза, как и у его дочери, хотя у него они скорее живые, нежели теплые, и так же, как у нее, улыбаются. Цвет кожи у него темнее, чем у нее, а брови и ресницы – светлее. Но он кажется человеком, стоящим выше страстей или даже простого энтузиазма. Мисс Уэст тверда, как и ее отец, но к ее твердости примешивается теплота. Он чист, ласков и вежлив, но он холодно ласков и холодно вежлив при всей своей любезности, в каюте или на палубе, с лицами, равными ему по своему общественному положению, его любезность холодна, возвышенна, тонка.