В восемь часов утра мы с Маргарет с трудом поднялись на ют. Неукротимый, железный старик все еще был там. Он не покидал палубы всю ночь. Но глаза его были совершенно ясны, и он, казалось, чувствовал себя великолепно. Он потирал руки, приветственно улыбался нам и предался воспоминаниям:
– В пятьдесят первом году, мисс Уэст, «Летучее облако» при том же самом галсе прошло за двадцать четыре часа триста семьдесят четыре мили под брамселями. Вот это было плавание! В этот день мы побили рекорд, опередив все парусные суда и все пароходы.
– А какая наша средняя скорость, мистер Пайк? – спросила мисс Уэст в то время, как глаза ее были устремлены на главную палубу, следя за тем, как беспрерывно то один, то другой борт погружался в океан, причем не успевала еще волна скатиться с одной стороны, как на другую уже набегала новая.
– Хорошее число тринадцать – тринадцать узлов с пяти часов вечера вчерашнего дня! – с торжествующим видом ответил мистер Пайк. – А в шквалы она делает и все шестнадцать, что для «Эльсиноры» вполне достаточно.
– А если бы меня спросили, я сняла бы большой парус, – сказала с критическим видом Маргарет.
– Да и я так же, я так же поступил бы, мисс Уэст, – ответил он. – Если бы только мы не потеряли шесть недель около Горна.
Она подняла глаза кверху, и взор ее стал перебегать от стеньги к стеньге, к стальным стеньгам и деревянным бом-брамселям, которые при каждом порыве ветра сгибались, точно лук в руках невидимого стрелка.
– Удивительно хорошее дерево! – заметила она.
– Вот это вы правильно сказали, – согласился мистер Пайк. – Я никогда не поверил бы, что они выдержат такой натиск. Нет, вы только взгляните на них, только взгляните!..
Команда осталась без завтрака. Трижды заливало камбуз, и люди на баке вынуждены были довольствоваться морскими сухарями и холодной соленой кониной. А позже, готовя завтрак нам, буфетчик два раза обварился прежде, чем ему удалось сварить нам кофе на керосинке.
Днем мы увидели впереди небольшое судно, идущее в том же направлении, что и мы, под нижними марселями и одним верхним марселем. Его единственным румбом была фок-мачта.
– Возмутительный вид! Как только этот шкипер продвигается вперед! – заворчал мистер Пайк. – Не мешало бы ему быть благоразумнее и вспомнить Бога, владельцев судна, страховщиков и министерство торговли.
Наша скорость была невероятна, мы почти мгновенно догнали незнакомое судно и опередили его. Мистер Пайк походил на мальчишку, только что вырвавшегося из школы. Он изменил наш курс так, что мы обогнали судно на сто миль. Судно производило очень хорошее впечатление, но, благодаря нашей скорости, казалось, что оно стоит на месте. Мистер Пайк вскочил на перила и оскорбил находящихся на корме судна, показав им конец веревки в знак того, что предлагает взять их на буксир.
Маргарет незаметно кивнула мне головой, указав на гнущиеся под ветром бом-брам-реи, но тут же была поймана на месте преступления старшим помощником, который закричал:
– Пусть потащат они то, чего не в состоянии везти!
Через час я поймал Тома Спинка, только что освободившегося от штурвала и совсем слабого от усталости.
– Ну, а что вы теперь думаете о плотнике и его мешке с заговоренными ветрами? – спросил я.
– Да разрази меня Бог! – последовал ответ. – Он, должно быть, и помощника заговорил.
К пяти часам пополудни мы сделали триста четырнадцать миль, начиная с пяти часов вчерашнего дня, что составило на две мили больше средней скорости в тринадцать узлов за последние двадцать четыре часа.
– А теперь, мистер Патгёрст, возьмем капитана Броуна с маленького «Вампира», – мистер Пайк улыбнулся мне, потому что такое плавание привело его в хорошее настроение. – Он никогда до самой последней минуты не убирал парусов, точно ждал того, пока сорванные паруса не упадут ему на голову. А когда шквал доходил уже до последней степени ярости и мы шли с наполовину убавленными парусами, капитан Броун обычно отправлялся вздремнуть и говорил нам: «Позовите меня, когда успокоится