— Почему?
— Потому что в этих вопросах и клятвах неуверенность и сомнение, а иногда и фальшь. Любовь же — неповторимый дуэт, и фальши в ней, как и в дуэте, быть не должно.
Я бережно приподнял Маринку над собой. Кофточка ее натянулась и распахнулась. Я едва расслышал лукаво укоряющий шепот Маринки:
— Знала бы я, что ты такой, — отправила бы тебя на пост вместе с Лученком.
22
Еще не было случая, чтобы после отбоя тревоги нам не разрешали выходить за пределы поста. После «готовности один» была объявлена «готовность два». Это означало состояние повышенной боевой готовности. Свободные от дежурств краснофлотцы могли ходить, но только в пределах расположения поста, могли отдыхать, спать, но только при полном боевом снаряжении. Значит, неладное что-то у нас на границах, и, судя по тому, как стремительно развернулись за последние годы события в Европе, перед нами возникла реальная угроза нападения фашистской Германии. Об этом не пишут в газетах, не сообщают по радио. Такое впечатление, что мы едем на пароходе и пассажиры, чтобы не накликать беды, избегают говорить о несчастных случаях, авариях морских судов. Вспомнились слова политрука: «Не исключено, что именно нам, нашему поколению выпадет доля решать на поле боя судьбы не только нашей Родины, но и других народов». Неужели все-таки война?
У нас остался совсем небольшой участок нерасчищенной траншеи — метра три, не более. Как-то само собою получилось, что всеми саперными работами руководил Лев Яковлевич. С улыбкой вспоминалась моя первая попытка привлечь Танчука к расчистке площадки. «Валяй дальше, — ответил тогда Лев Яковлевич, ковырнув ломом каменную породу. — У тебя это лучше получается». Когда я напомнил Танчуку об этом случае, он рассмеялся:
— Так это ж было давно и неправда. Знаешь, сколько часов прошло с тех пор? Больше тысячи.
— Ты переведи на секунды. Получится больше четырех миллионов.
— Что ты говоришь? Между прочим тогда было неинтересно.
— А теперь?
— Совсем другое дело.
Меня заинтересовала перемена отношения Танчука к труду и я спросил:
— Лев Яковлевич, что собственно изменилось? Тогда мы рыли траншею и теперь делаем то же самое.
— Так я же тебе говорю, что тогда было неинтересно, — слово «неинтересно» Танчук произносил твердо — «неинтерэсно». — Вот если бы ты, скажем, работал на заводе и придумал какую-нибудь новинку, как бы ты работал после этого?
— С интерэсом, — ответил я, подражая Танчуку.
— Так что ж ты меня тогда спрашиваешь?
Подошел к нам Лученок. Он сел на бруствер траншеи, свесив ноги в ров, закурил и сказал:
— Сягоння закончым, падравняем и потым можам выкликаць дзяржавную камиссию для падписаная акта аб прыёме абъекта в эксплуатацыю.
— Если бы такие объекты, как наш, принимали комиссии, знаешь, сколько нужно было бы людей?
ebooksa