Иван недоуменно протянул раскрытые ладони.
— Переверни.
Он сделал это, блеснув печаткой перстня.
— Как ты думаешь, что это за камушек?
— Да неужели? — он с недоумением воззрился на довольно большой прямоугольник черного обсидиана, вправленный в серебро.
— Как это уцелело в пожаре?
— Никак. Мать заставила меня носить этот перстень на шнурке, вроде нательного креста.
—
— Это символ? — помолчав, спросил Иван.
— Еще какой!
— Объясни.
— Не могу.
— Тайны от меня?
— Вовсе нет. Потому что я сама не знаю, что это такое.
Иван с недоумением разглядел свою печатку. Мать наказала носить ее на шее, пока его пальцы не вырастут, затем — надеть на безымянный правой руки, а когда женится, водрузить на его место обручальное кольцо, а печатку перенести на левую руку.
— Снимай, — тихо, но веско приказала Делла.
Иван повиновался, подумав, что совсем не по-мужски спорить с девушкой о таком пустяке… Впрочем, и не о пустяке вовсе, как выяснилось через несколько секунд, когда Делла схватила со стола нож и ловко выковыряла камень, изуродовав серебро.
Он и теперь не стал дергаться: с молчаливым любопытством смотрел на Деллу, которая, нетерпеливо отщелкнув лупу, разглядывала камень.
— Есть! — резюмировала она, блеснув зубами.
Иван вытянул шею, выглядывая, что это там такое «есть».