Маяк мигал все так же размеренно и равнодушно: раз, два, три — вспышка, раз, два, три — вспышка. Уже видны были выхватываемые мгновенным блеском влажные камни под маяком.
В ясные дни, пролетая над морем, он видел десятки, сотни крохотных скалистых островков — сверху они казались чуть больше булавочной головки, темнели маленькими лодчонками на приколе. А маяки с его высот вообще не были видны. И вот теперь один из этих островков выплыл к нему как первая удача…
Прилив и ветер постепенно прибивали шлюпку к острову, в толчее волн она билась о многочисленные камни, преграждавшие подступ к берегу. Чудом их острые грани до сих пор не пропороли резину, не перевернули надувное судно, На всякий случай Соболев нащупал шнур, которым лодка была привязана к поясу; озноб так тряс его, что дрожащая рука долго не могла найти тонкую капроновую бечеву.
Наконец он убедился, что все в порядке. Только бы не было льдин у самого побережья, не то шлюпку вчистую разрежет острыми закраинами и он утонет, не успев добраться до суши.
Хоть бы немножко света! Но секундные вспышки освещали только небо над головой. Иван уже находился в тени выступа, совсем близко от маяка.
«Ничего, — повторял он, не разжимая губ, — Ничего, это последнее усилие. Там, на острове, огонь, тепло. Еще немножко, совсем немножко».
Раз! Треск раздираемой камнем прорезиненной ткани днища отозвался где-то глубоко внутри его существа, и сразу как будто горячо стало. Тут же волна приподняла шлюпку и подвинула ее дальше, к острову.
Еще два, три метра… Новый камень впился в днище, и снова помогла волна.
Потом толчки вдруг погасли, шлюпка как бы успокоилась, прижатая ветром к большому и гладкому камню. Надо выходить. Превозмогая оцепенение замерзшего тела, Иван вывалился из шлюпки на камень, он скользил, пальцы хватали мокрый мох, пучки осклизлых трав, потом ладони ощутили резкую боль — это рачки-балянусы настроили здесь, на камнях, свои домики, и он разодрал об острые известковые гребни кожу.
На четвереньках, выставляя в темноту руку, Соболев продвинулся на шаг-другой вперед и неожиданно покатился куда-то вниз, шлепнулся в воду.
Камень не был частью суши, за ним плескались волны. Ноги, к счастью, коснулись дна, он оттолкнулся, вынырнул, залез в шлюпку. Если раньше, до падения, его сырая, набухшая от воды, но все же согретая изнутри жаром тела одежда хранила хоть какую-то ничтожную частицу тепла, то теперь и та исчезла. Озноб тряс его, не отпуская ни на секунду. Одна надежда — близок огонь!
Еще несколько скачков на волнах. Ладони нащупали почти отвесный каменный срез, гладкий, отшлифованный волнами. Он пристал к самой высокой части острова. Здесь не вылезешь. Иван оттолкнулся от стены и принялся грести обратно, однако через минуту волны снова отбросили шлюпку к влажной, скользкой стене. Прилив был сильнее.
Он ошибся, глупо, безнадежно глупо ошибся. Он ведь знал непременное морское правило — не приставать к берегу с открытой, наветренной стороны, если не хочешь, чтобы судно притерло к камням.
Он, как и тысячи людей до него, поддался искушению, поспешил к огню и теплу, забыл о выдержке и потерял самообладание. Теперь остров стал ловушкой.
Шлюпка терлась округлыми бортами о камень. Через пятнадцать — двадцать минут резина не выдержит, и продырявленная шлюпка осядет под ним, как пустой мешок. А здесь, наверное, была немалая глубина, раз скала уходила в воду отвесно.
«Ну, последний рывок, — сказал он себе. — Самый последний!»
Натыкаясь на камни, перевернувшись два раза вместе со шлюпкой, изранив руки — счастье, что они уже на чувствовали боли, — Соболев отбился от острова. Шлюпка с пробитым дном была до самых краев наполнена водой. И все же надутые борта держали ее на плаву.
Снова стали видны вспышки маяка, посылающего неведомо кому в ночь предупредительные сигналы. Остров по-прежнему шумел прибоем, такой же недоступный, окруженный камнями, как надолбами.
Иван поплыл вдоль острова, ориентируясь на слух. Послышался какой-то провал в шуме прибоя — шлепки волн приглушены и мягки, — видно, здесь была бухточка. Взял направление туда, где шелест волны особенно слаб. Наконец шлюпка уткнулась в берег, зашуршала галька.
Еще не веря в удачу, пошарил под днищем рукой — мель, несомненно, мель, камешки были гладкими, обкатанными.
ebooksa