«…Достаточно уступать нашей территории. Уж больно мне хочется побывать там, где Гитлеру напишут эпитафию «Собаке – собачья смерть».
Сейчас, когда история той великой войны изучена день за днем, когда написаны сотни томов воспоминаний и мемуаров, когда изданы дневники, которые писались тогда же, по следам событий, когда наконец известен её главный итог – полная и безоговорочная капитуляция фашистских армад – мы вправе сопоставлять, проводить аналогии, соединять, казалось бы, самые отдаленные явления.
«Фюрер подробно описывает мне военное положение… Мы даже приблизительно не представляли того, что имели большевики в своем распоряжении… Может быть, очень хорошо, что у нас не было точного представления о потенциале большевиков. Иначе, может быть, мы бы ужаснулись… Фюрер говорит, правда, что всё это не могло на него подействовать, но всё–таки ему тяжелее было бы принять решение…» – это строки из дневника Геббельса именно тех дней.
А разве чувства и настроения политрука Клочкова, преисполненного спокойствия и веры в победу, – разве они не входят в «потенциал большевиков»?..
«Большой отряд немцев напал на одну из наших рот. В бою выбыл из строя командир роты. Политрук Халивенков принял на себя командование и повел красноармейцев в атаку… Уничтожил танк…» Эта заметка напечатана в «Правде» 19 августа. Архивные материалы дивизии сообщают, что во время следования на фронт все подразделения регулярно получали свежие газеты. Значит, и Клочков мог прочитать эту заметку.
22 августа – два месяца войны.
Из сообщений Совинформбюро: «После ожесточенных боев наши войска 22 августа оставили город Гомель…»
И эту горькую сводку надо прочесть бойцам. А если кто спросит, почему так, надо суметь ответить.
В тот день проехали Чкалов (Оренбург). Ещё одна открытка домой: «Здравствуйте, любимые Ниночка и дочка Эличка… Едем ближе к цели. Настроение у всех прекрасное, бодрое… Сегодня, Нина, дважды видел тебя во сне. Хотелось бы увидеть и дочку. Крепко, крепко целую. Ваш папа».
316–я рвется в бой. В письмах Клочкова отзвуки этого нетерпения. Вот строчки одного из писем: «…Настроение у меня и моих бойцов прекрасное, с таким настроением воевать можно».
Всё явственней в его дорожных весточках ощущение быстро исчезающих тыловых километров. И не просто оставшегося позади стального пути, а вех жизни, ушедших в невозвратное прошлое.
Сызрань. Поезд проезжает по мосту. Волга! Родная река, река–землячка. С ней прошли и детство и взрослые годы… Однажды, когда я только начинал собирать материал о Клочкове, Нина Георгиевна написала мне: «Любил он Волгу. Зайдет, бывало, разговор о ней, он весь оживится, глаза заблестят. Песен сколько знал о Волге!..»
«…Только что проводили глазами красавицу Волгу. Через 15 минут едем дальше. Завтра встретимся со стервятниками. Привет вам. Послал в Синодское открытку. Ваш папа». – Это строчки из открытки, написанной на Сызраньском вокзале.
Из сообщений Совинформбюро: «В течение 23 августа наши войска продолжали вести бои с противником на всех фронтах и особенно упорные на Кингисеппском, Смоленском, Новгородском и Одесском направлениях».
23 августа эшелон подходит к Пензе. А ведь он женился здесь. Теперь и Пензу он видит в последний раз…
«Здравствуйте, Нина и Эля! Приехал в… (неразборчиво, но мне показалось, что написано «брачный». – В.О.) город, через несколько минут едем дальше, до фронта осталось 900 километров. Завтра встретимся с «соседом». Черт бы побрал такого соседа из семейства шакалов. Знакомых никого не вижу, очевидно, разъехались… Настроение прекрасное. Крепко целую. Соскучился… (Неразборчиво. – В.О.) Ваш папа. 23.VIII».
Вы обратили внимание – второй раз в письмах слово «завтра»: «встретимся со стервятниками», «с «соседом»… из семейства шакалов».
До фронта еще девятьсот километров, а боя ждут уже завтра – бывалый солдат никогда не выведет такого заключения. Но только где они, бывалые солдаты, в августе сорок первого года?
Однако же и нетерпение Клочкова понять можно. Враг наступает, стремится к Москве. А новая дивизия на колесах, она рвется задержать врага. Вот почему – «завтра в бой». Так политрук говорит бойцам в теплушке, так пишет домой.
Ещё одно письмо. Возможно, оно писалось не сразу, а в два приема – сначала в Рыбном, затем в Москве. Лишь к двум людям адресовался Клочков – к жене и дочери. Письмо не для чужих глаз.
ebooksa