— Вы ни о чем не сожалеете?
— Преступление отца… даже если оно доказано… не должно касаться его невиновного сына! Гарри, я ни о чем не жалею!
— У вас доброе сердце, Джон.
Американец на мгновение замолк, глубоко вздохнул и с усилием добавил:
— Если и есть на свете что-то ужасное, способное разбить сердце сына… так это — подозревать отца. Я всей душой верю, что он невиновен! Тем не менее во имя чести… во имя истины… я увижу… я буду искать… и узнаю! Да простит меня Бог за такое кощунство!.. Если мой отец окажется виновным… ну что ж! Я исполню свой долг… да, Джон, я исполню свой долг! Вы все еще отказываетесь пожать эту руку, протянутую вам в знак бесконечной признательности?
Жан, ужасно взволнованный, тихо ответил:
— Гарри, я не знаю, что нас ожидает… Ваши помыслы чисты и благородны, и я запомню ваше обещание. Вы ведь поможете мне, не так ли, и чем быстрее это будет сделано, тем лучше. Жизнь для меня бессмысленна, пока мое имя обесчещено… и ничто на свете не помешает мне выполнить свой долг. Вот моя рука!
— Спасибо еще раз, мой друг и спаситель!
Потрясенная мамита не верила своим глазам. Этой простой женщине были доступны только два чувства: беззаветная преданность, имеющая источником страстную любовь, и неодолимая жажда мщения, рожденная страшной ненавистью. И потому происходящее показалось ей чудовищным. Мамита печально прошептала:
— О! Тоньо, мой Тоньо, как ты можешь пожимать эту руку… ведь он сын убийцы твоего отца!
Джо в глубине души разделял неудержимое отвращение своей матери и удивленно смотрел на молочного брата, великодушие которого было выше его понимания.
Возникла мучительная пауза, заполненная немыми упреками. И только любовь мамиты и Джо к Жану мешала произнести их вслух.
Из приличия шахтеры отошли в сторону. Двадцать человек, в основном молодые сильные люди с открытыми и суровыми лицами, облаченные в мексиканские одежды. Шахтеры — а в том, что это они, сомневаться не приходилось — везли с собой багаж, инструменты, продовольствие, легкие палатки и две небольшие повозки, запряженные мулами. Крепкие, хорошо вооруженные мужчины держали под уздцы лошадей, с хрустом поедающих большие порции кукурузы.
Тихо беседуя, они курили тонкие сигареты, с любопытством и симпатией взирая на троих молодых людей в намокших одеждах и мамиту, подвижное лицо которой выражало одновременно радость, удивление и ненависть.
Железный Жан посмотрел, в свою очередь, на эту живописную группу искателей приключений, благодарно помахал им рукой, кивнул головой и поднялся.
Подойдя к индианке, он обнял ее за плечи и, глядя в глаза, бесконечно нежно произнес:
— Мамита… любимая мама… во имя моей любви к тебе… во имя священной памяти тех, кого мы оплакиваем, поверь мне… так надо!
Побежденная, она тихо склонила голову, не пытаясь больше ни бороться, ни возражать. «Жан сказал о своей любви… Жан сказал, что так надо… он не может ошибаться».
Ее взгляд померк, голос дрогнул. Мамита растроганно произнесла:
— Пусть будет так, как ты хочешь, Тоньо… Он пообещал тебе помочь… и наша ненависть потерпит… не так ли, мой Хосе?
ebooksa