У Джеррода снова подступают к глазам слезы, он пытается сдержать их, как пытается и скрыть гнев, вызванный тем, что его загоняют в угол.
— Наверное, я был не прав. Мне следовало простить его.
— За что?
— За… Вы не поймете.
— Да нет, пойму, и я хочу, чтобы ты рассказал мне все. Это связано с гибелью твоей матери? Ты считаешь, что отец подстроил ее?
— Конечно, нет!
— Ведь на деле-то она сама была виновата. Верно?
— Нет!
— Нет? А почему нет? Мы оба знаем, что в тот день она плохо себя чувствовала и ей вообще не следовало садиться за руль. Она сказала тебе, что у нее грипп?
— Это он вынудил ее сесть за руль! Сестра несколько часов ждала в школе, когда отец заберет ее, а он не мог бросить дела, и маме пришлось ехать за ней. А ведь он отлично знал, что она больна!
Произнося это, Джеррод едва не рычит, чего, собственно, Майк и добивался.
— Все это полная чушь, сынок!
Джеррод вскакивает с дивана:
— Нет, не чушь! Вы ничего не знаете! Вас там не было, а я был!
— Какая разница, был я там или не был? Я просто знаю. У твоей мамы не было причин садиться за руль. Она сама себя погубила.
— Нет!
Глаза Джеррода закрыты, кулаки стиснуты, все его тело сотрясается, он пытается совладать с собой, справиться с желанием ударить приемного деда. И даже не слышит, как Большой Майк встает, подходит и хватает его за плечи.
— Все нормально, Джеррод. Просто мне нужно было, чтобы ты это сказал.
Джеррод смотрит на него в оцепенении, а Майк продолжает:
— Ты многого не знаешь в этой истории. Отец никогда тебе об этом не рассказывал, но теперь пора услышать правду.