«Дело не сложное войти в клетку», — думалось мне. Но однажды, желая получше рассмотреть филинов, я перешагнул через проволоку и, нагнувшись, приблизил лицо к решотке. И вдруг филин с каким-то особым свистом устремился на меня и вонзил клюв и когти в решотку рядом с моим лицом. Я испуганно отпрянул назад. После этого случая я стал относиться с большим уважением к моему невзрачному покровителю-сторожу.
О времени его появления, вернее о наступлении трех часов, я научился узнавать по зверям. Первыми начинали волноваться орлы. Вытянув шею, расправив крылья, они громко клохтали. Волки нервно бегали по клетке. Более сильный отгонял слабого в глубь, стараясь занять место у решотки. Но занятнее всего были лисы. В глубине их клетки вертикально поставлены стволы деревьев с ободранной корой. Один из этих стволов дважды, в середине и у самой крыши, разветвляется, а в самом низу имеет выступ от отрубленного сука. Этот ствол и служил лисам своеобразным наблюдательным пунктом. Поочередно вспрыгивали они по уступам до самой крыши и там, навострив уши, с горящими глазами застывали неподвижно в ожидании появления сторожа. Иногда на стволе размещались сразу три лисицы. А в это время четвертая — ручная — лихорадочно бегала вдоль решотки, отгоняя товарок зубами. В клетке она была диктатором — храбро бросалась к сторожу, хватала лучшие куски и быстро прятала их в нору.
Лисы едят жадно, постоянно дерутся и при этом хрипло тявкают друг на друга. Насытившись, они ложатся спать, свернувшись клубочком, уткнув нос в пушистый хвост.
При появлении экскурсии я уже предугадывал коварный стереотипный вопрос руководителя.
— А как вы думаете, граждане, — растягивая слова, спрашивал он, — для чего лисе нужен такой длинный пушистый хвост?
— Заметать следы, — быстро и убежденно отвечали обыкновенно посетители.
— Попробуйте взять метлу и замести на снегу ваши следы. Что у вас выйдет? — И следует объяснение о том, что лиса пользуется во время бега хвостом как рулем на поворотах и что он служит ей одеялом во время сильных морозов, согревая самую чувствительную часть тела — нос, то-есть сохраняет ей необычайно острое обоняние, в котором она так нуждается в борьбе за существование.
У клетки с лисами, я увидел однажды необыкновенного человека. С виду это был самый заурядный человек. Небольшого роста, лет пятидесяти, рыжеватый блондин, в пенснэ, в обыкновенном пальто и каракулевой шапке. Он долго молча смотрел на лис и вдруг обратился ко мне с вопросом:
— А скажите, гражданин, что это за зверь?
— Лиса, — недоверчиво ответил я, полагая, что посетитель шутит.
— Лиса! — изумленно воскликнул он. — Так это лиса!
И поправив пенснэ, он нагнулся к клетке и стал внимательно разглядывать лис, приговаривая вполголоса: «Так это лиса…»
Мне посчастливилось: я встретил человека, никогда не видавшего лис.
Впрочем это не единственный курьез. В отделении была свободная клетка. Не помню почему, в нее поместили черного грифа. Однажды мимо проходила с внучком старушка в платочке.
— Бабушка, это кто? — спросил внук.
Находчивая старуха нагнулась к клетке, внимательно осмотрела видимо незнакомую ей птицу и вдруг ответила:
— Папагай.
— Это глиф — цольный глиф, — наставительно поправил возмущенный сторож.
И растерявшаяся старушка быстро зашагала вдоль клеток, не останавливаясь больше для ответов на вопросы внука.
В другой раз в помещении антилоп вошла хорошо одетая женщина, ведя за руку мальчика лет шести.