— Ну, а в чем же тогда причина катастрофы?
— Эксперимент мог быть поставлен одновременно двумя или несколькими странами, скрывающими друг от друга свои замыслы… Ты понимаешь мою мысль?
Алексей несколько минут возбужденно ходит по комнате, потом произносит:
— Ты подсказал мне очень интересную идею. Боюсь только, как бы не пришлось из-за нее переписывать заново всю мою повесть.
2
Хотя все, кто собрался на обсуждение повести Русина, говорят о ней в основном доброжелательно, Алексею чудится все же какая-то предвзятость в словах выступающих. Особенно неприятно ему выступление Гуслина, считающего себя теоретиком научной фантастики. Он не говорит открыто, что повесть Русина кажется ему примитивной, однако эту мысль нетрудно угадать в подтексте его речи. И это не удивляет Алексея. Он знает, что для Гуслина ясность научных и философских позиций — признак несомненной примитивности мышления и бесспорной ограниченности автора.
Председательствует на обсуждении редактор «Мира приключений» Петр Ильич Добрянский. Чувствуется, что и ему не очень нравится выступление Гуслина, но Петр Ильич не позволяет себе подавать реплики, лишь изредка высоко поднимает брови и слегка покачивает головой, когда мысль выступающего кажется ему очень уж спорной.
Но вот берет слово молодой фантаст Фрегатов. Алексей хорошо знает его и ценит, как человека талантливого, оригинально мыслящего. Фрегатов, высокий, рыжеволосый, держится очень прямо, даже когда сидит, не прислоняется к спинке стула. Небрежно отбросив тяжелую прядь густых волос, он выпаливает скороговоркой:
— Я завидую ясности повествования Русина, но… как бы это сказать поточнее?… В нем нет находок. Все логично и понятно, а ведь в науке и тем более в жизни не так-то все просто…
— Зато бесспорно логично! — выкрикивает кто-то.
Алексей ищет его глазами. А, это Возницын, кандидат физико-математических наук и тоже молодой фантаст. Он нравится Алексею. Его позиции ему ясны.
— Ну, это, знаете ли, не всегда так,- возражает Возницыну Фрегатов.
— Если бы в науке все было так логично,- усмехается Гуслин,- единая теория поля не оказалась бы такой сложной проблемой.
— Это не из-за отсутствия логики в науке,- не сдается Возницын,- а из-за недостаточности знаний у фи-зиков-теоретиков. А знаний этих нет потому, что физики-экспериментаторы не поставили еще такого эксперимента, который…
— Э, бросьте вы это! — выкрикивает еще кто-то из фантастов.- Ведомо ли вам, из чего выводил свою теорию относительности Эйнштейн? Скажете, может быть, что ей предшествовали труды Максвелла, Герца и Лоренца?
— Этого не отрицал и сам Эйнштейн,- замечает Возницын.
— Но ведь их труды были известны всем,- повышает голос Гуслин,- а истолковать результаты опыта Май-кельсона — Морли смог только Эйнштейн!
— Но позвольте! — протестующе машет руками Фрегатов.- Это что — научная дискуссия на вольную тему или обсуждение повести Русина? Петр Ильич,- взывает он к Добрянскому,- дайте же мне возможность…
Председательствующий стучит авторучкой по графину с водой.
— Давайте действительно поближе к делу, товарищи. Хотя, в общем-то, все это очень интересно и полезно, конечно…