— О, Офир! Не думаю, чтобы вы когда-нибудь извлекли состояние из Офира. Я купил там участок недавно. Человек надоедал мне, и я дал ему пять тысяч, чтобы отделаться. Это номер восемь внизу.
— Черт возьми, это участок, который я занял, и из которого был вышиблен.
— Не может быть? Это ухудшает дело. Я купил его у человека по имени Спанмиллер; его брат служит клерком в Золотой конторе. Вот что, я уступлю его вам за пять тысяч, которые сам заплатил.
— Нет, — ответил я, — не думаю, чтобы он был нужен мне теперь.
— Ладно, поразмыслите об этом во всяком случае и, если перемените решение, сообщите мне. Ну, я должен ехать. Мне необходимо попасть в город сегодня вечером. Вон на дороге моя свита мулов. Я собрал там около десяти тысяч унций.
Я взглянул и увидел мулов с мешками золота, подвешенными на спинах. Четыре человека охраняли этот поезд, и мне показалось, что в одном из них я узнал маленькую чахлую фигурку Червяка.
— Да, я славно поработал, — продолжал он, — но это не составит разницы. Я трачу их так быстро, как добываю. Месяц тому назад у меня не хватало наличных денег, чтобы оплатить счет за сигару, а между тем я мог бы пойти в банк и занять сто тысяч. Они лежали здесь в грязи. О, золотоискательство — чудная штука! До свиданья.
Он повернулся было, чтобы уехать, но вдруг остановился.
— Да, кстати, я видел вашего друга перед отъездом. Нет нужды называть имени. Вы — счастливая собака! Когда же состоится великое событие? Я снова должен поздравить вас. Она выглядит прелестней, чем когда-либо. До свиданья, до свиданья.
Он уехал, оставив меня под очень тяжелым впечатлением. В его прощальной улыбке мне почудился насмешливый оттенок, который сильно встревожил меня. Я много думал о Берне за последние несколько месяцев, но по мере того, как золотая лихорадка охватывала меня, я все меньше и меньше отдавался мыслям о ней. Я говорил себе, что вся эта борьба ведется только ради нее и успокаивал свои тревожные опасения мыслью, что она в полной безопасности. Но после слов Локасто вся прежняя тоска и сердечная боль воскресли с новой силой. Против воли я делался жертвой возрастающего беспокойства. Мои взгляды значительно изменились с тех пор, как удача посетила меня. Я не мог выносить мысли, что она продолжает работать в этом сомнительном заведении, соприкасаясь с его непотребными посетителями. Я удивлялся тому, как мог когда-то убедить себя, что это допустимо. Ввиду этого я нанял вместо себя огромного шведа и снова отправился по горной тропинке к городу.
ГЛАВА XX
Я нашел город более чем когда-либо оживленным, улицы многолюдными, веселье непринужденным. Повсюду были признаки полнокровного процветания. Беспокойный Чичакуа исчез со сцены и на его месте водворился торжествующий старатель. Он чванился, разгуливая на весеннем солнце, олицетворяя собой превосходный тип мужчины, бронзового, худощавого, мускулистого. Здоровье и сила били в нем через край. Он был в городе, чтобы «пожить», чтобы обратить эту желтую пыль в счастье, вкусить вина жизни и прильнуть к устам страсти.
Это был праздник человека с мешочком. Он царил над всем. Его откровенный анимализм проявлялся в полуночных кутежах, вакхических пирах, в дебошах среди человеческих отбросов.
Каждый ждал его, чтобы обокрасть, ограбить, ободрать. Это был также праздник человека за стойкой, игрока, гарпии.
Мои странные бесформенные опасения за Берну скоро улеглись. Она ждала меня и выглядела лучше, чем когда-либо. Она приветствовала меня с пылкой радостью, воспламенившей восторгом мое сердце.
— Подумай только, — сказала она, — еще две недели и мы будем вместе навсегда. Это кажется слишком прекрасным, чтобы быть правдой. О, дорогой, когда же наконец я смогу любить тебя вволю? Как счастливы мы будем! Не правда ли?
— Мы будем счастливее всех других возлюбленных, живших до сих пор, — уверял я.
Мы перешли через Юкон на зеленые прогалины Северного Даусона и там уселись друг около друга на маленьком холме. Как мне хотелось передать словами восторг, наполнявший мое сердце. Никогда не было юноши счастливее меня. Но я говорил мало, потому что молчание любви сладостнее слов. Я хорошо, хорошо помню, как она выглядела в эту минуту, совсем как картина: ее руки были сложены на коленях, ангельски прелестные, матерински нежные глаза сияли, как звезды. Она ласково дотронулась до моих волос, я стал целовать ее пальцы, целовал их еще и еще. Тут она поднесла мою руку к губам, и я почувствовал ее поцелуй. Какой чудесный трепет охватил меня при его прикосновении. Моя рука, казалось, перестала принадлежать мне — это был священный предмет.
О, как я был счастлив и горд.
— Да, — начала она, — неправда ли, это похоже на сон? Знаешь, мне всегда казалось, что это греза, но теперь она начинает превращаться в действительность. Ты увезешь меня отсюда, не правда ли, мальчик? Я скажу тебе теперь, дорогой: я переносила все только ради тебя. Знаешь, я думаю иногда, что всякая девушка, как бы она ни была чиста, скромна и нежна в начале, должна постепенно опуститься в этой обстановке.
ebooksa