Стуре не считал нужным вести бесполезные споры; он отвечал миролюбиво, и слова его вызвали нечто вроде соглашения, которое каждый мог истолковать по-своему.
— Я думаю, господин Гельгештад, — сказал Стуре, — что никогда не позабуду искренней благодарности, поскольку я вам ею обязан. У вас были причины к недовольству мною, так как гаард запущен. У меня не было ни сил, ни возможности всюду успеть. Но теперь, с Божьей помощью, я надеюсь скоро привести в порядок свое лесопильное дело, и тогда к зиме я приведу в хорошее состояние и дом, и двор. Мои владения велики и заключают в себе многие источники доходов, а средств у меня хватит, чтобы сделать эти источники производительными.
— Вы нашли состоятельного компаньона? — спросил Гельгештад, наливая себе кофе в стакан. — Должно быть, что так. Не правда ли?
— Очень возможно, что вы правы, — засмеялся Стуре.
— С кем бы господин Стуре ни вступил в соглашение, это не может оставаться втайне, — сказал Павел. — Поэтому, конечно, в ваших собственных выгодах сообщить нам об этом. Ваш компаньон ведь добрый христианин? — прибавил он с насмешкой.
Стуре хотел ответить ему резкостью, но в эту минуту за дверью послышался шум.
Все встали. Раздался голос Эгеде, и когда вышли на двор, то увидели квена, рассказывающего что-то с проклятиями слугам судьи и рабочим.
Первое, что услышал Стуре, было имя Мортуно.
— Смотрите, — кричал Эгеде, — он стоял здесь. Смотрите, как моя собака бежит по следу. Мортуно был здесь, это так же верно, как то, что я сын своего отца! Вон весь его комагр виден в мягкой почве.
— Так значит, здесь были лапландцы? — многозначительно спросил Гельгештад.
— Да, господин, — воскликнул квен. — Трое оленей стояли там у кустов; вокруг них вся трава истоптана.
— Как давно это могло быть? — спросил Павел.
— Менее восьми часов тому назад.
— Выи олени навьючены или нет? — продолжал писец.
— Тяжело навьючены, — вскричал Эгеде, — иначе ноги их не оставили бы таких глубоких следов.
— Ну, — засмеялся Павел, — значит ночное посещение и внезапное появление серебряного клада достаточно объясняется.
— Придержите язык у меня в доме, — с гневным взглядом сказал Стуре ядовитому насмешнику.
— Зачем же вы отрекаетесь от своих друзей? — дерзко возразил Павел. — Это не пристало благородному рыцарю. Мортуно сделал вам визит; Нильс Гельгештад получил свои деньги; каких обещаний они вам стоили, это ваше дело. Прощайте, господин Гуллик, счастливого пути! Приведите лошадей, мы тоже уезжаем. Там, где находит защиту и дружбу такой парень, как Мортуно, ни один норвежец не может больше сидеть за столом.
— Трудно этому верится, — сказал Гельгештад, — мне жаль, господин Стуре, уходить от вас с дурными мыслями. Это такое обвинение, от которого вам следует очиститься, и оно серьезнее, чем вы думаете. Лапландцы замышляют недоброе у себя в горах, скоро последует день расплаты, тогда соберут все доказательства. Но ни один самый последний норвежец не окажет доверия человеку, который завязывает сношения с его злейшими врагами; никто не захочет даже есть его хлеб.
Он отвернулся, не прибавив более ни слова, велел навьючить свои деньги на лошадей и, не прощаясь, покинул гаард с Олафом и другими спутниками.
ebooksa