— Как это — выстрелил?.. — удивился Исаев. — Нету при нем пушки.
— А вот и есть, точно знаю.
— Значит, под тенниской, в босоножке…[18] — И остервенело срываясь на крик: — Что ж ты раньше молчал, проститутка, японский бог?!. Он же в любую минуту очухается, начнет палить…
Шаги торопливо приближались.
— …А мне самому пушка кстати… мне теперь все одно нельзя попадаться…
В яму посыпался песок. Исаев «съехал» в дальний конец траншеи, за ее изгибом, и я мог об этом только догадываться. Если б со мной действительно был верный «Макаров»… «Плюнь на инструкцию, — говорил Рат. — Мы всегда на службе — и по дороге домой, и по дороге из дома, и просто на прогулке…».
Ну нет, дать себя зарезать, как барана, я могу в бессознательном состоянии, но я не валяюсь без памяти, как тебе кажется, я жду…
В правой руке у меня был зажат гладкий, вытянутый пирожным-трубочкой камешек — самый мощный утяжелитель кулака, какой мне удалось нашарить. В левой — горсть песка.
Исаев передвигался медленно, но не потому, что принимал в расчет возможность сопротивления своей жертвы, он был уверен в моей беспомощности, просто боялся оступиться: траншея глубокая и узкая, лучи заходящего солнца скользили поверху, а на дне ее было довольно темно.
«Хорошо, что идет один, с двумя мне не справиться», — думал я, считая томительные секунды. В это время я уже был спокоен, я всегда волнуюсь до и после события. Моим преимуществом была внезапность, и я был готов ее использовать.
Однако раньше меня внезапность нападения использовал мой энергичный помощник. Мастерски это у него получается. Тень мелькнула вверху по стенке траншеи, что-то сочно шмякнуло, как будто бревно ударом молота вогнали в мокрую глину, и совсем близко от меня, за поворотом, возник и тут же оборвался хрип.
Я не сразу понял, что это означало для Исаева.
И опять посыпался песок, и по проторенной дорожке в траншею съехал тот, кто назвал себя Медэтом.
И впрямь в этой чертовой яме кроется загадочный магнит, притягивающий человеческие тела.
Прикусив губу, чтобы не закричать от боли, я, опираясь на стенку и волоча за собой сломанную ногу, распухшую до совершенно немыслимых размеров, продвинулся из ниши в основной коридор.
Мэдет на корточках сидел над Исаевым и лихорадочно шарил по карманам.
И этот не принимал меня в расчет. Я не знаю, собирался ли он потом расправиться со мной или как можно скорее смыться с билетом. И никогда, наверное, не узнаю. Он-то, конечно, будет твердить и дальше, что убил соучастника не из-за билета и не из боязни попасться с Исаевым, а для того, чтобы спасти меня и тем хоть частично искупить свою вину. Пусть твердит. Я-то знаю, что это ложь. Другое дело: попытался бы он убить и меня?..
В откинутой наотмашь руке Исаева блестело лезвие ножа, рядом валялся скальный обломок величиной с лошадиную голову.
Уже не таясь, я шагнул вперед, вытянув кулак с зажатым камешком, и больше от боли, чем для устрашения, буквально заорал:
— Встать! Лицом к стене! Руки на затылок!