Продолжение поиска (сборник)

Положа руку на сердце убыток потерпевших невелик. «Блузки-кофточки», — как выражается Рат Кунгаров. Правда, палочка в графе «нераскрытые преступления» отразится на соответствующих показателях каспийского уголовного розыска точно так же, как если бы у Саблиных украли подлинник Левитана или гитару Иванова-Крамского. Но главное — в другом. Статистика объективна: неразоблаченный преступник добровольно не останавливается; любое из нераскрытых преступлений, как правило, оборачивается новым. Что еще выкинет «похититель тигренка»?.. Тут уж приходится переживать. Вот и эта кража стала моей «любимой мозолью». На нее время от времени наступает начальство. Шахинов делает это со свойственной ему деликатностью. В ходе совещаний он акцентирует внимание на задолженностях тех или иных служб, в том числе: «не все благополучно по линии уголовного розыска с кражами из квартир», и мне ясно, что имеются в виду злополучные «блузки-кофточки и плюшевый зверь». Кунгаров по-приятельски наваливается на «мою мозоль» своей стокилограммовой тяжестью. После очередного шахиновского напоминания он приходит ко мне — от его появления наша комната становится крохотной — и интересуется:

— Ну что нового у тебя по тигру?

Рат отлично знает, что ничего нового у меня нет, и поэтому в ответе не нуждается. В разыгрываемой миниатюре мне отведена роль статиста.

— Значит, пока ничего нового? — Он сокрушенно качает головой и вдруг, изображая на лице озарение в сто юпитеров, словно впервые узнал подробности, продолжает: — Это же надо, как ловко ты припер тогда Ризаева. Неужели он так и сказал: «В глаза не видел никакой игрушки и квартиры Саблиных тоже?..»

Я, естественно, молчу, и Рат традиционно заканчивает:

— Вот радость-то…

…О чем только не передумаешь в чайхане, пока не опустеет пузатый фаянсовый чайник, стоящий перед тобой на столике. Он словно бездонный. В который раз я наполняю армуд — грушевидный стаканчик из узорчатого стекла, а горячая струя вишневого цвета не иссякает.

Ароматный напиток, настоянный на смеси из нескольких сортов ленкоранского чая, утоляет жажду и возбуждает аппетит. Поэтому здесь обычно «оседают» до и после шашлыков; кебабная — рядом, за дощатой перегородкой. Сквозь щели сюда проникает запах жареной баранины и доносится шипение углей, когда на них с шампуров капает жир.

Сильный порыв ветра приносит запах ацетона: неподалеку находится фабрика пластмассовых изделий. Однако чужеродная примесь быстро исчезает, до следующего порыва.

Именно в этой чайхане, на окраине Каспийска, заместитель директора пластмассовой фабрики Али Гулы Мирзоев встречается с бакинским дельцом Гызыл Рагимом. О Мирзоеве и его махинациях на фабрике нашему отделению БХСС многое досконально известно, а наиболее крупному покупателю ворованного сырья пока удалось сохранить инкогнито. Золотой Рагим — кличка. Сведения, добытые о его личности, противоречивы. Ради разоблачения этого жулика отсрочен арест Мирзоева, и я выполняю сегодня несвойственное инспектору уголовного розыска задание проследить за предполагаемой встречей расхитителя с его основным клиентом. Мне это сделать легче: сотрудников ОБХСС Мирзоев знает в лицо.

Вот наконец и он; долго же отсиживался в кебабной. С трудом протиснув шарообразный живот в дверь, из-за сильного ветра открытую на одну створку, толстяк мелкими притоптывающими шажками направляется к незанятому столику у окна на улицу.

Устроился он основательно, даже туфли сбросил.

Хромой паренек — чайханщик, поразительно проворно и бесшумно передвигавшийся с подносами, уставленными чайниками и «этажерками» блюдец и армудов, розетками с горстями мелко наколотого рафинада, казалось, на мгновение задержался у столика, а перед Мирзоевым уже стояло все необходимое.

Али Гулы вытащил носовой платок, развернул его во всю, просто немыслимую величину; вытер выпачканные бараньим салом губы, потом лоб, щеки и шею и приступил к чаепитию. Он придвинул поближе пузатый запотевший чайник, наполнил армуд, быстрыми аккуратными движениями, не разбрызгав ни единой капли, перелил чай в блюдце и обратно в стаканчик, порывшись в розетке, выбрал кусочек, обмакнул его, отправил в рот и стал пить, равномерно и громко прихлебывая. Процедура повторялась с небольшими интервалами, пока из предельно наклоненного носика ничего больше не вылилось. Тогда он вытащил свою «простыню», отер с лица обильно выступивший пот и по-хозяйски окликнул чайханщика.

Опять наливается стакан за стаканом, те же аккуратно опрокидывающие движения в блюдце и обратно, то же неторопливое шевеление пальцев в белой горке сахара и блаженное причмокивание. Когда из-за перегородки доносилось шипение углей, Али Гулы неизменно поворачивал туда голову, и его ноздри хищно подрагивали.

Казалось, это поразительное существо только и приспособлено к тому, чтобы воровать и жрать, и снова воровать и жрать, и, если его не остановить, будет заниматься этим всю жизнь. Мне пришла злая мысль, что и в тюрьме, куда Али Гулы скоро отправится, ему будет невыносимо больно вспоминать о недоворованной пластмассе и недоеденных баранах, еще пасущихся на лугах. С другими переживаниями он совладает.

Покончив с чайником, Мирзоев откинулся на спинку стула, вытянул ноги; беспокойные его руки угомонились на раздувшемся, как бурдюк, животе.

На часах — половина пятого; до каких же пор мне тут «чаи гонять»? По поведению Мирзоева не скажешь, будто он кого-то ждет: ни разу не взглянул в окно, да и вообще никем из посетителей вроде бы не интересуется. Правда, армуд на блюдце не перевернут вверх дном, что дало бы понять чайханщику об утолении клиентом жажды и желании расплатиться. Значит, уходить Али Гулы не собирался.

Остатки в моем чайнике остыли, и делать вид, что я с удовольствием пью теплую жидкость, становится невмоготу. Пришлось кивнуть бдительному пареньку, уже бросавшему на меня нетерпеливые взгляды.

Бездонная посудина на покачивающемся подносе неумолимо приближалась ко мне, и тут я заметил двух новых посетителей. Они уверенно направились к Мирзоеву и подсели за его столик. Молодцеватый мужчина лет сорока пяти в кримпленовом костюме, плотно облегающем спортивную фигуру, и парень лет двадцати с небольшим, в пестром джемпере, такой же широкоплечий, но на голову выше своего спутника, сильно сутулился; когда оба сели, казалось, они одного роста.