Утренние поезда,

С т р е п е т о в а  и  П и с а р е в  смеются.

П и с а р е в. Есть такой грех за тобой. Не любишь ты роли учить.

Б у р л а к. С детских лет питаю отвращение к зубрежке. Да и зачем? Что такое текст автора для актера? Эскиз! Что подходит, возьму, а где автор сам заблудился, от себя наговорю.

С т р е п е т о в а. Это Гоголь заблудился?

Б у р л а к. Ну, Гоголь, конечно, случай особый. Тут виноват…

П и с а р е в. За пьесу автор отвечает, Вася.

Б у р л а к. За ту, что написал! А за пьесу на сцене отвечает артист. Мало ли автор какой ерунды нагородит. Все это публике и докладывать?

С т р е п е т о в а (смеется). С вами положительно невозможно спорить, Василий Николаевич.

Б у р л а к. А вы, я слышал, в опале? За какие провинности?

С т р е п е т о в а. Да все из-за Бельской. В ее бенефис играли «Светские ширмы»… Когда я узнаю об измене мужа, я вдруг почувствовала себя в положении Сашеньки и так забылась, что даже не слышала, как публика зааплодировала. А Бельская обозлилась. Прикрылась платком и шепчет мне: «Что это вы так горячитесь? Ведь это все так… нарочно, пустяки…» Представляете? Только выстрел ее не достиг цели. Я ушла под аплодисменты.

Б у р л а к. И в наказание вас перевели на выхода?

С т р е п е т о в а. Что поделаешь? Бельская — дочь Иванова. А Иванов — хозяин.

Г о л о с  п о м р е ж и с с е р а. Господа, участвующие в водевиле, пожалуйте на сцену! Мамзель Стрепетова? Вы начинаете! Господа, на место! Даю занавес.

С т р е п е т о в а  убегает.

Б у р л а к. Хорошая девчушка. Вот только ростом да фигурой господь обидел. Ей бы внешность другую, далеко бы пошла.

П и с а р е в. Она и с этими данными свое возьмет. Если только такие, как Бельские, до времени не слопают.

Уходят. Выходит  С т р е п е т о в а.

С т р е п е т о в а. Модест Писарев… Я с увлечением слушала его рассказы о московской сцене, о знаменитых артистах Малого театра, об Островском… Слушала и даже представить не могла, что этому человеку суждено стать моей единственной настоящей любовью, что он принесет мне столько счастья и столько… горя. После Симбирска он уехал в Оренбург, и мы встретились только через несколько лет в Самаре. Мы играли «Горькую судьбину» Писемского. Это был знаменательный день для нас обоих. Он играл Анания, я — Лизавету.

Самара. 17 января 1871 года. За кулисами. Входят  С т р е п е т о в а  и  П и с а р е в. За ними несколько человек  з р и т е л е й.

К у п е ц. Матушка, доченька! Спасибо тебе! Вот, возьми! (Протягивает ей перстень.) Бери. Червонное золото! Носи, красуйся! Да что золото?! Разве тебя какими сокровищами отблагодаришь! Вот ежели бы ты, скажем, ноженьки свои умыла, я б ту воду всю как есть тотчас бы выпил! И за счастье бы почел! Одно твое слово — и всех злодеев, что тебя мучили, собственной рукой порешил! На каторгу бы пошел, а порешил.