На лице Ганса ничего не отражалось, оно было безжизненным.
Когда человек находится на грани между жизнью и смертью, он становится суеверным.
«Я и сам был в таком положении, — вспомнил Тиль. — Было это весной сорок второго года, когда я лежал в тифозном бараке где-то недалеко от Орла. На улице мороз. Смерть тогда буквально смотрела мне в глаза. Ни врачи, ни санитары не верили в мое выздоровление. Мою кровать, стоявшую у батареи, уже обещали другому больному. Все ждали, что я вот-вот умру. А я нутром чувствовал, что выживу. Вот и Ганс…»
Сквозь маленькие окошечки в подвал пробивались солнечные лучи.
Рорбек пошевелился. Один глаз чуть-чуть приоткрылся. Взгляд искал циферблат часов.
— Если ты быстро уйдешь, Хинрих… — пролепетал Ганс, а дальше вообще его невозможно было понять.
— Пусть они уходят, и танки и машины, меня это сейчас не интересует…
Тиль почувствовал, как лицо его свела судорога. Он думал: «Нужно заставить его взять себя в руки, нужно вдохнуть в него искру надежды». Вслух он произнес:
— Нельзя так распускаться. Подумай о Мартине! Она же верит в тебя, ждет! Что она подумает? Вот кончится все это, и мы втроем сядем за стол, выпьем, поговорим. А потом — нам с тобой нужно еще рассчитаться с Альтдерфером, не так ли?
«А нужно и можно ли его сейчас, в таком положении, утешать? Интересно ли умирающему знать, что там приказал Альтдерфер, который, возможно, давным-давно выбрался из окружения и никогда больше не попадется мне на глаза. Зачем Гансу знать, что сказал или сделал Альтдерфер? Зачем ему знать, как я об этом думаю или каким образом собираюсь отомстить ему? Его сейчас, видимо, интересует одно: останусь ли я возле него или уйду, а если уйду, то под каким предлогом. Именно поэтому я должен выстоять до конца, а все остальное сейчас ерунда!
Однако этот подвал Рорбек сможет покинуть только трупом, который на свет божий вынесут на носилках два егеря из похоронной команды, какие-нибудь Джим и Джо из Канзас Сити или Алабамы. Похоронят же его в братской могиле. И я ничем не могу ему помочь. Разве что сколотить крест на могилу, написать на нем: «Спи спокойно…» А почему бы не написать, что он умер «смертью героя»? Но за что — вот вопрос. За что же именно умер Ганс Рорбек?.. Хотя он пока жив. Но во имя чего, для какой цели он жил до самой смерти? И почему я сам хочу вырваться из котла? Я, лейтенант Тиль! Почему я не покончу со всем этим? Почему я еще живу? Когда кругом сотни тысяч таких же, как я, тоже… могли бы поступить так же… А ведь будучи на Восточном фронте, все они читали листовки, в которых русские призывали их к благоразумию. В тех листовках было написано: «Подумайте о ваших матерях и отцах, о ваших женах и детях! Подумайте о том, как остаться в живых! Только тогда вы сможете вернуться на родину к вашим родным!» Ниже писалось, что эта листовка является одновременно пропуском, который знаком каждому советскому солдату. Однако гитлеровские солдаты по многим причинам не хотели сдаваться в плен: из страха, из-за сознания собственной вины, из-за ложного чувства чести и тому подобное…»
Рорбек с трудом дотянулся до кармана своего френча и, вытащив из него свернутое в несколько раз письмо, протянул Тилю. На конверте крупными буквами было написано: «Мартине Баумерт».
Их взгляды встретились.
— Передай ей… — В голубых глазах Ганса застыла мольба.
Тиль сунул письмо в карман.
— Я передам его Мартине вместе с твоим приветом, Ганс. Я расскажу ей, как ты ее любишь… — Тиль замолчал, не в силах продолжать дальше.
Губы Рорбека снова тронула легкая улыбка. Он что-то искал взглядом.
— Мой пистолет…
Тиль увидел на ржавом гвозде пистолет Ганса, маленький «вальтер». В войну появился обычай дарить оружие погибшего или умирающего живому.
«Неужели он стрелял из него в кого-нибудь? Не могу себе представить!» — подумал Тиль.
ebooksa