– Так-так! – одобрил его старик. – А дальше что, Андре?
– О, я хорошо знаю свою роль, не бойся, – ответил молодой человек. – Если в Нандапуре я колебался разыгрывать недостойную, как мне казалось, комедию, то только потому, что на карту была поставлена моя жизнь. Но теперь, когда вопрос идет о жизни моей сестры, о ее спасении, о чести нашего имени, я больше не колеблюсь, я уверен, что всемогущий Бог, который видит, что творится в сердце каждого, простит мне мой поступок.
На другой день с восходом солнца забили в гигантские барабаны, и улицы наполнились веселой и нарядной толпой, спешившей на великое торжество. Все знали, что в пудже будут священнодействовать прибывшие издалека индусы-факиры, посланные первосвященником Сумру. И хотя церемония должна была начаться поздно вечером, тысячная толпа теснилась весь день вокруг храма – каждому любопытно было поглядеть на приготовления к церемонии. Многие горожане и крестьяне пользовались случаем, чтобы поклониться изображению кровавой богини, так как, несмотря на обширные размеры храма, трудно было рассчитывать попасть на богослужение – в торжественных случаях для простого народа отводилось немного места. Другим хотелось повидать факиров, но надежды их были напрасны – ни Андре, ни его товарищи не показывались.
Друзья наши, занятые своими приготовлениями, не заметили, как пролетел день. Андре и Мали тщательно загримировались – они боялись, как бы Берта не узнала их сразу и не выдала себя каким-либо неосторожным словом. Кроме того, они несколько раз повторили все то, что каждому из них предстояло проделать.
За два часа до заката солнца высшие государственные чины, знать, старшины каст стали собираться в пагоду, чтобы занять свои места до прибытия короля. Но вот из жерла пушки, выглядывавшей из амбразуры крепости, колечком вырвался белый дымок и грянул выстрел, извещавший о выступлении королевского кортежа. Несколько минут спустя прискакали конные тибетцы и стали ударами алебард очищать площадь от любопытных.
Наконец показался и кортеж. Впереди на слонах ехали члены королевской фамилии, за ними важно шел огромный слон, украшенный парчой и драгоценными камнями. На нем восседал на бархатном троне сам король. Рядом с ним сидела молодая белокурая девушка и печально глядела заплаканными глазами на распростертую ниц толпу.
Перед входом в пагоду королевский слон опустился на передние ноги, король и принцесса сошли вниз и стали подниматься на лестницу. Когда они показались на верхних ступенях, к ним со всех сторон понеслись шумные возгласы, выражавшие восторг и изумление. И правда, картина была чудесная! Юная, редкой красоты девушка в роскошном одеянии, затканном золотом и драгоценными камнями, медленно поднималась по каменным ступеням великолепной лестницы, опираясь на руку короля, величественного старца с длинной, белой как снег бородой. Последние лучи догорающей зари заливали их золотом и пурпуром и придавали всей картине поистине волшебный вид.
У входа в пагоду короля и принцессу встретил сам магад-жа. Поклонившись королю, он сказал Берте:
– Ободрись, дочь моя. Страшатся богини Кали только ее враги.
– Ты хорошо знаешь, – спокойно ответила девушка, – что я ни одного из твоих идолов не боюсь.
– Посмотрим! – буркнул себе под нос верховный жрец и вместе с высокими посетителями вошел в храм, переполненный народом.
Как ни храбрилась Берта, а сердечко ее екнуло, когда под темными сводами храма ее взору представился ряд страшных идолов и среди них ужасная богиня со множеством распростертых в разные стороны рук. Бедная девушка спрашивала себя, какую роль в таинственном обряде заставят ее исполнять палачи, и, вспоминая христианских мучеников, решила скорее умереть, чем отречься от своей веры. Король провел ее вперед и усадил на позолоченный трон. Затем магаджа подал знак, и церемония началась.
Тем временем солнце село и сразу наступила ночь. Темно стало и в храме, слабо освещенном масляными лампами, горевшими перед алтарем и по стенам. Пока хор славил богиню Кали, Андре, спрятавшись за одним из идолов, не сводил глаз с сестры. Да, сердце не обмануло его: это была Берта, и ему стоило немалых усилий, чтобы не закричать сестре, что он здесь, пришел освободить ее. Мали, лицо которого хранило бесстрастное выражение, не отходил от юноши и зорко следил, чтобы он не выдал себя неосторожным словом или движением.
– Андре, сейчас наша очередь! – шепнул он юноше. – Хоры кончают петь молитвы. Бери Сапрани и выходи.
Андре осторожно взял кобру и, прижав ее к груди, твердым шагом вышел из святилища. Следом за ним показался Мали с высоко поднятыми руками; в каждой из них извивалось по большой змее. Народ восторженными криками приветствовал факиров и стал осыпать их цветами. Андре простер над богомольцами золотой жезл, и тотчас водворилась тишина. Молодой факир медленно повернулся к идолу, руки которого, обвитые змеями, казалось, зашевелились по его слову, и затянул гимн богине, а товарищи вполголоса вторили ему.
Как ни страшно было Берте, но она не могла отвести взоров от молодого заклинателя – что-то непреодолимо притягивало ее к нему. Трепещущая, взволнованная следила она за малейшим его движением и жадно внимала каждому слову. Вдруг – не сон ли это! – ей показалось, что факир, заканчивая гимн богине, произнес по-французски: «Берта, внимай!» Бедная девушка с ужасом спрашивала себя, уж не сходит ли она с ума.
Настала очередь старика. Хоть плохо понимала его Берта, а все же с напряженным вниманием слушала. Вдруг слово «Мали», произнесенное в конце песнопения, заставило ее встрепенуться. Она вглядывается в факира и узнает своего гандапурского приятеля. Но что из этого! – прежний друг стал теперь врагом; не доказывает ли это его присутствие здесь, в храме.
Но вот молодой факир снова запел, и голос его, чистый и звонкий, проникает в самую душу пленницы. С тем же спокойным, невозмутимым видом медленно поет он молитву, заканчивая ее следующими словами: «Слава тебе, богиня Кали, царица рая! Слава тебе, богиня смерти, дочь священного Ганга! Внимай, Берта! Я – Андре!»
На этот раз девушка все расслышала, все поняла. Сердце ее трепетно забилось. Не в силах побороть своего волнения, она быстро поднялась, протянула вперед руки и с криком: «Андре! Андре!» – эхом отдавшимся под высокими сводами храма, упала без чувств на руки короля и верховного жреца.
Поднялся страшный переполох. «Чудо! Чудо!» – раздавалось со всех сторон, и толпа окружила принцессу, которую на руках уносили из храма. Скоро храм опустел, к счастью для наших друзей, так как Андре, обезумев от горя, что план его не удался, порывался броситься за сестрой, и товарищам стоило немалого труда удержать его.