Покаяние

Но из песни слова не выкинешь. Жизнь есть жизнь. Она кидала меня как судёнышко в шторм, в разные стороны. И кем я только не был в ней?! Оперуполномоченным уголовного розыска, учителем русского языка и литературы, корреспондентом газеты и егерем зверопромхоза, электриком на авиазаводе и машинистом электровоза, охранником на хлебокомбинате и офицером–воспитателем в казачьем кадетском корпусе.

Всего пережитого, доставшегося мне одному, хватило бы на десяток чужих жизней. И о каждой из них, полной встреч с интересными людьми, ярких впечатлений и рискованных приключений, можно писать книгу.

Но — увы! Уже не успеть. Поезд ушёл! Каждому овощу — свой сезон! Нет уже ни сил, ни желания раскручивать совсем не морские сюжеты на драматические, трагические и комические темы.

Близится Салехард. Там заканчивает свой неудержимый бег полноводная Обь. Вливаясь в Обскую губу, растворяется в ней, становясь частью Карского моря, Северного Ледовитого океана и всего Мирового. Испаряясь, поднимается влажными облаками к небесам, выпадает дождями и снегом. Ручейки побегут с гор, соберутся в речки, сольются в реки. Круговорот воды в природе!

Так и моя жизнь–река оборвётся в тундровом Заполярье, но продолжится ручейками–внуками Максимом и Андреем. И всё повторится. С той лишь разницей, что побегут они своими путями, пробивая себе новые русла.

Так было всегда. Так есть. И так будет.

Моя река–жизнь делала много крутых поворотов, резких зигзагов. Неожиданным поворотным моментом стала работа… в уголовном розыске. Я снова безрассудно сунул голову в петлю, которая легко могла затянуться на моей шее.

В последних числах октября, когда китобоец «Вдохновенный» готовился покинуть родной Владивосток и отправиться в Антарктику, на судно явились два парня. Потёртые рукава пиджаков, линялые вьетнамские рубашки, которые сколько не наглаживай, всё равно выглядят мятыми, стоптанные туфли красноречиво говорили, что у молодых людей серьёзные финансовые затруднения.

— Геннадий! Тебя какие–то бичи спрашивают… Возле трапа на пирсе дожидаются, — окликнул меня вахтенный матрос.

Бич (beach) — по–английски — пляж, взморье, приставать к берегу. «Бичами» в портовых городах в прошлом называли моряков, отставших от судна по разным причинам, скитавшихся на берегу в ожидании своего судна из плавания или в поисках другого, более подходящего. Позже «бичами» стали презрительно прозывать безработных, грязных бродяг, неопрятных тунеядцев и пьяниц. Впрочем, как я уже говорил, людей этого сорта ещё называли «богодулами».

Пришедшими ко мне «бичами» оказались мои старые друзья Виктор Филиппченко и Юрий Успангалиев. Первый был моим старшиной команды в резервном экипаже подводников. Второй — приятель по университетскому общежитию. Оба — оперуполномоченные уголовного розыска Первореченского райотдела милиции города Владивостока. Как они разыскали меня — догадаться нетрудно, но не это важно. Главное, вспомнили обо мне, навестили. Мы обнялись, радуясь встрече. Я достал из рундука бутылку коньяка «Плиска», плитку шоколада, банки с красной икрой, лососем, крабами, шпротами, кальмарами. Всё это я хранил на всякий «пожарный» случай, и вот сгодилось.

— Да-а…, — следя глазами за выставляемыми на стол продуктами, протянул Филиппченко. — В магазинах таких не купишь…

— Я этих деликатесов отродясь не видел…, — цокая языком, с завистью сказал Успангалиев. — Где достал?

— На плавбазе отоварили…

— На флоте, помню, у нас этого добра хватало…, — взрезая банку с лососем, сказал Филиппченко. Поинтересовался:

— Хорошо зарабатываете?

— Когда как… — пожал я плечами. — Месяц на месяц не приходится… Бывало и триста рублей… Бывало и по тысяче выходило…

— Вот это деньжищи, я понимаю… А у нас оклад опера сто тридцать рублей… Жена без сапог в зиму… Может, выручишь? Рублей двести взаймы…

— И мне бы рублей сто… На ботинки… Совсем ходить не в чем, — тыкая вилкой в банку со шпротами, не глядя на меня, произнёс Успангалиев. Трудно дались ему эти слова.

— Я по приходу из путины половину денег домой отправил… Остальные в кабаках просадил…