Покаяние

22
18
20
22
24
26
28
30

Эх, если бы не морская болезнь, выворачивающая наизнанку моё нутро, ушёл бы вместе с ними туда, за горизонт, в туманную даль! И плевать я хотел на расшитые занавесочки, мягкую постель, кинозал, волейбольную площадку и столовую с официантками в белых передниках!

Пару месяцев путины на китобазе я работал дежурным электриком. Изучил расположение бесчисленных электродвигателей, электрощитов, коридоров, трюмов, закутков, которых на китобазе, как на авианосце, где старпому требуется месяц, чтобы обойти все помещения.

Верный своему слову первый электромеханик Бакшеев устроил меня на «хорошее место», которым оказалось кресло вахтенного электрика у пульта судовой электростанции. Четыре часа я сидел в нём, покачиваясь и поглядывая на сигнальные лампочки и стрелки приборов. В коротких шортах, в белой майке, обдуваемый вентилятором. Читал книги, зубрил учебники, готовился к экзаменационной сессии заочников. С возрастанием нагрузки или упадком таковой давал знать машинисту запустить ещё одну паровую турбину или остановить. В конце вахты записывал показания амперметров в журнал. И всё. Отдыхай восемь часов. Принимай душ. После вкусного и сытного обеда спи или загорай на верхней палубе. Играй в шахматы, обвязав голову мокрым полотенцем. Стучи на шлюпочной палубе по волейбольному мячу, привязанному к нитке. Греми гантелями, гирями и штангой. Купайся под струёй забортной солёной воды из пожарного крана. Ройся в книгах многотомной судовой библиотеки. Учись играть на гитаре, на баяне. Иди смотреть фильм. Забивай «козла» в домино! Много на плавзаводе возможностей повышать знания, развивать эрудицию и тело — было бы желание. Для тех, кто не получил в своё время среднее образование, на судне работает школа вечерней молодёжи.

И если бы меня сейчас спросили: «Из всех работ, которые тебе довелось испытать, какая была самая лучшая?» — не задумываясь отвечу: «На китобойной базе «Дальний Восток!».

По прошествии многих лет этот вопрос нередко задавал себе сам и всегда вновь и вновь хотел видеть себя в том кресле у пульта.

Так какого же, извините, хрена, искал чего–то лучше? Ответ прост и стар, как дерьмо мамонта: «Шерше ля фам!», — говорят в таких случаях французы. «Ищите женщину!». И они правы. Женщина — виновница и причина нежелательных обстоятельств, ключ к разгадке тайн.

Осенью, после увольнения из милиции, я некоторое время раздумывал: «У меня высшее филологическое образование… Учусь заочно на журналистике… А не пойти ли в школу учителем русского языка и литературы? Или в редакцию газеты корреспондентом?».

Позднее я прошёл обе эти стези, но тогда перевес в пользу моря решила та, о которой с чувством пел Рашид Бейбутов:

Я встретил девушку — полумесяцем бровь, На щёчке родинка, а в глазах — любовь. Ах, эта девушка меня с ума свела, Разбила сердце мне, покой взяла…

Она такой и была. Изогнутые брови. Родинка на правой щёчке. И сердце разбила сразу, как только увидел её в аудитории университета, где моя давняя камчатская знакомая Евгения Дмитриевна Говоруха вела консультации по русскому языку.

Изумительной красоты девушка сидела вместе со мной за столом. Удивительно, просто невероятно похожая на даму–кокотку с портрета Ивана Крамского «Неизвестная»!

(В «бытовом» сознании прижилось другое название: «Незнакомка»).

Картина эта — шедевр русской живописи — воплощение высокой женственности в авторском замысле художника!

Мы писали диктант. От волнения дрожала рука, карандаш прыгал по бумаге.

С затаённым дыханием я поглядывал на неё.

Большие чёрные глаза под чуть приопущенными ресницами, пышные каштановые волосы, полные вишнёво–алые губы и аккуратный нос. И взгляд слегка надменный, чувственно–горделивый. Лицо, не знавшее косметики, дышало свежестью юности, пленяло полуцыганскими чертами, выражало тайную страсть любить и быть любимой. Евгения Дмитриевна, обращаясь к ней, называла её Ларисой, меня Геной, и отпадала необходимость знакомиться.

Мы вышли из университета вдвоём. На мне разбитые в дрободан туфли на кривых каблуках, мятые брюки, дешёвая рубашка, сморщенный после стирки пиджак. Смущаясь за свой обшарпанный вид, я проводил её до дому на улице Тигровой, что неподалеку от набережной Амурского залива и рядом с широкоформатным кинотеатром «Океан».

Надежд на свидание было мало, если не сказать — никаких.

Лариса Семёнова — студентка–первокурсница Уссурийского пединститута оказалась дочерью секретаря парткома Дальневосточного пароходства. Она равнодушно попрощалась и ушла.

Подъехать невзрачно одетому парню к такой именитой красавице, всё равно, что пытаться соблазнить дочь командующего Тихоокеанским флотом адмирала Амелько. Шансов — ноль. Но я словно обезумел. На последние гроши купил пять роз, и насмелившись, позвонил в квартиру партийного босса.

Дверь открыла женщина средних лет приятной наружности. Смерила меня оценивающе–пристальным взглядом матери, от которого не ускользнули стоптанные каблуки. Но букет изысканно–торжественных роз, их нежный аромат умилил женщину.