Покаяние

Десятки, сотни тонн этой ценной рыбы заполняют пузатые трюмы сейнеров. С осадкой корпуса «под завязку», пыхтя, отплёвываясь горячей водой из машин, корячатся большие и малые траулеры, сейнеры, шхуны, кунгасы, шлюпки, баркасы — всё, что плавает и может шевелить веслом, прут рыбу на Шикотан.

Да… А что же мы?

Первый электромеханик Чугунов — заядлый рыбак. Пока во Владике стояли в ремонте, он все выходные просидел на льду Амурского залива с подлёдной удочкой. Корюшку, пахнущую свежими огурцами, ловил. Не утерпел и сейчас. Пользуясь затишьем дрейфа, вышел на палубу с удочкой–кальмарницей и парой круглых сачков, насаженных на длинные бамбуковые шесты. За неимением синей лампы, включил обыкновенный прожектор, направил его луч на воду у правого борта. Высветился яркий круг. В нём, как в большом аквариуме, сновали блескучие рыбки, розовыми шапками колыхались медузы. Из глубины показались кальмары.

— Чего смотришь? Иди, помогай! — крикнул мне Чугунов, накрывая сачком плавающую у поверхности сайру. Поднял его — в нём билась всего одна рыбёшка. Остальные две или три, задетые сачком, безжизненно плавали, медленно погружаясь в тёмную глубину. На них пикировали кальмары, хватали щупальцами.

— Какие мы нежные! — недовольно ворчит Чугунов. — Чуть задел сачком — они и брюхом вверх, дохлые уже.

После каждого удара сачком по воде Чугунов черпает из тучи снующей у борта сайры не больше одной–двух рыбёшек: успевают они ускользнуть из сачка. Но те, что выпрыгнули, сразу безжизненно плавают, становясь лёгкой добычей кальмаров. Я тоже пробую подхватить сачком сайру, но черпаю лишь одну воду.

— Ладно, принеси обрез и не трать время, лови кальмаров! — увлечённый рыбалкой, азартно крикнул мне Чугунов. Возле него на палубе в беспорядке валялись мелкие, сантиметров двадцати, узкие серебристые рыбёшки.

— Куда нам столько? — собирая рыбу в ведро, то бишь, в обрез, спросил я.

Чугунов только отмахнулся. И вытряхивая рыбу из сачка, торопливо ответил:

— Мы с тобой одни на судне, что ли? Придём сейчас, на всех заварганим… Сайру в пергаменте, в духовочке запечём, со специями… Ребятам после вахты помыться надо… Им не до рыбалки…

И то правда. Забыл я, что считаюсь на судне привилегированной кастой. Судовой интеллигенцией, так сказать. Электриком — «светилой» балду пинаю. Лампочка и та за вахту не перегорит, чтобы поменять. Всё крутится, всё вертится. Не сравнить мою вахту в гребном отделении с работой матросов и, особенно, мотористов. Им достаётся, порой так, что обывателю на берегу и в страшном сне не приснится.

Бесполезно людям, далёким от работы в море, рассказывать, объяснять — всё равно не поймут, что такое в шторм менять вкладыши на коленвале дизеля, когда тяжеленная головка цилиндра, подвешенная на цепях, вырвавшись из рук, летает над головой. Её надо поймать, удержать, посадить на болты. И всё это в качку, когда не знаешь, как устоять на ногах. В машине жара неимоверная, не продохнуть от выхлопных газов, выедающих глаза, а нутро выворачивает болтанка.

По–настоящему знают, что такое быть сильным, парни на палубах, за штурвалами на мостиках, в штурманских рубках, в машинных отделениях. Быть сильным — это вовсе не обязательно иметь пудовые кулаки и, бахвальства ради, поднимать якоря или быков на ферме. Были, попадали на промысловый флот и такие, но при первой возможности списывались на берег. А попросту — сбегали. Жилка тонка оказывалась у некоторых силачей, а душа в пятки уходила. Иной парняга на берегу лом гнёт, а в море, в шторм, не в силах даже поднять этот лом, чтобы выйти с ним в мороз на ледяную палубу и скалывать лёд с бортов, с поручней, с брашпиля, окатываемых водой, замерзающей налету.

Ещё позавчера так и было. Механики и мотористы, не считаясь с тем, кто на вахте, кто свободен, меняли эти самые вкладыши, которые часто выходили из строя на втором дизеле. И потому днём и ночью можно было увидеть третьего механика в мастерской с шабером в руках. Потный, грязный, он с неприкаянным видом зачищал внутренние поверхности только что отлитых из боббита новых вкладышей.

Не до рыбалки сейчас матросам и мотористам. Рады прохладному душу, отдыху в чистых постелях. Матрос–дневальный Витька Ключкин по такому случаю поменял всем простыни, наволочки, полотенца.

Но как не вспомнить слова моего бывшего командира БЧ‑2 с подводной лодки К-136 старшего лейтенанта Тушина?! Николай Алексеевич говорил, бывало:

— Простите, киса, но кто на кого учился! Кому лимоны, а кому лимонные ящики. Кто любит конфеты, а кто конфетные фантики.

В круге жёлтого света прожектора появляется кальмар, привлечённый светом. Он поднялся поохотиться на сайру. Эта мочалка с плоским хвостом — живой реактивный двигатель. Ритмичными движениями выталкивает из себя струи воды и подкрадывается к стайке мельтешащей сайры.

Беру удочку–кальмарницу, опускаю за борт, подёргиваю лесу. Пучеглазый хищник не заставляет долго ждать: следует рывок, поднимаю толстое бамбуковое удилище, похожее на оглоблю, выволакиваю на палубу полуметрового кальмара. С непривычки боязно браться за это гладкое страшилище с жутко выпученными глазами под бахромой щупалец.

Забавно их ловить. Вот в прозрачной воде медленно и настороженно плывёт кальмар. Горизонтальные лопасти хвоста работают вверх–вниз. Кальмар движется вперёд. Распустил пучок шупальцев как дед бороду. Осторожно подвожу к нему кальмарницу, утыканную острыми крючками. Хитрец почуял опасность, выпустил чернильное облако, как за дымовой завесой укрылся за ним. Вот ещё один заметил болтающуся ярко–красную кальмарницу, но вдруг испугавшись, резко отъехал … задним ходом. Способный парень — реактивной тягой пользуется! Вытолкнет водяную струю и лихо отъедет назад метров на пять. Поплавал в сторонке и неожиданно на кальмарницу наехал, обхватил её щупальцами и попался дружок. Шмяк — и вот он, вытаращив круглые птичьи глаза, пищит в куче других моллюсков. Пищат они от того, что вода выходит из трубчатых тел–ракет.