— Теперь, когда мы встретились, — прервал Адриан, — мы уже не расстанемся. Ты это хочешь сказать? Верь мне, что именно эта надежда оживляет мое сердце. Я отложил свою поездку в Палестрину только для того, чтобы насладиться этими короткими светлыми минутами с тобой. Если бы я мог надеяться склонить моего молодого кузена к дружбе с твоим братом, то никакая преграда не помешала бы нашему союзу.
— Если так, — сказала Ирена, — то стану надеяться на самое лучшее; а покамест довольно утешения и счастья уже в уверенности, что мы любим друг друга по-прежнему.
Влюбленные расстались; Адриан еще помедлил, а Ирена поспешила в свою комнату, чтобы скрыть свой восторг и свое волнение.
Когда она исчезла и молодой Колонна медленно повернулся, чтобы уйти, к нему вдруг подошел высокий человек в маске.
— Ты Колонна, — сказал он, — и ты во власти сенатора. Ты дрожишь?
— Если я Колонна, — отвечал Адриан холодно, — так ты должен знать, что я никогда не дрожу.
Незнакомец громко засмеялся и поднял свою маску: Адриан увидел перед собой самого сенатора.
— Синьор Адриан ди Кастелло, — сказал Риенцо, снова принимая на себя свою величавость, — как друг или как враг, вы почтили наш бал своим посещением?
— Сенатор римский, — отвечал Адриан с такой же величавостью, — я никогда не пользуюсь ничьим гостеприимством иначе, как в качестве друга. По крайней мере, я надеюсь, что меня никогда нельзя будет считать вашим врагом.
— Я хотел бы, — сказал Риенцо, — чтобы эти в высшей степени лестные слова мне было можно отнести безусловно к себе самому. Вы питаете ко мне эти дружеские чувства как к правителю римского народа или же как к брату женщины, которая слышала слова вашей любви?
— Как к тому и другому.
— К тому и другому! — повторил Риенцо. — В таком случае, благородный Адриан, вы здесь приятный гость. Однако же, мне кажется, что если, по вашему мнению, нет причины к вражде между нами, то вы могли бы ухаживать за сестрой Колы ди Риенцо способом, более достойным вашего происхождения и, — позвольте мне прибавить, — сана, которым облекли меня Бог и моя родина.
— Я не более как рыцарь императора, но будь я даже самим императором, ваша сестра была бы мне равной, — отвечал Адриан с жаром. — Риенцо, я жалею, что вы меня уже успели раскрыть. Я надеялся в качестве посредника между баронами, и вами заслужить сперва ваше доверие, а потом потребовать своей награды. Знайте, что завтра, чуть свет, я отправляюсь в Палестрину для примирения моего молодого кузена с выбором народа и первосвященника.
Риенцо, привыкший читать в людских чертах, внимательно смотрел на Адриана, когда тот говорил. Когда же Колонна кончил, он пожал протянутую к нему руку и сказал с той чистосердечной и привлекательной ласковостью, которая иногда была так свойственна его манере:
— Я верю вам от души, Адриан. Вы были моим давнишним другом в более спокойные и, может быть, более счастливые годы.
Говоря это, он машинально отвел Колонну обратно к статуе льва; помолчав там, он продолжал:
— Знайте, что в это утро я отправил своего посла к вашему кузену Стефанелло. Со всей приличной вежливостью я уведомил его о моем возвращении в Рим и пригласил сюда его почтенную особу.
— Я желал бы, — отвечал Адриан, — чтобы ваше посольство к Стефанелло было отложено на день; мне очень хотелось бы предупредить его. Однако же вы усиливаете во мне желание отправиться; если удастся мне достигнуть почетного примирения, то я открыто буду свататься к вашей сестре.
— И никогда Колонна, — произнес Риенцо с гордостью, — не вводил в свою семью девушку, союз с которой более бы удовлетворял честолюбию. Я вижу, как всегда видел, в моих планах и судьбе карту римской империи!
— Не будь слишком пылок, храбрый Риенцо, — возразил Адриан, — вспомни, на какое множество предприимчивых голов эта безмолвная каменная статуя смотрела со своего пьедестала, на какое множество планов из песка и составителей их — из праха! Поверь мне, никогда величие человека не стояло на краю такой дикой и мрачной бездны!