– Об этом не может быть и речи. – Он снова о чем-то думает и вновь трясет головой: – Я не желаю принимать участие в этом зверстве!
– Не желаете, значит… Вы слышали, адмирал? – Брингас явно наслаждается всем происходящим. – Оно вам отвратительно, однако вмешиваться вы не хотите. Вот она, фарисейская ловушка!
– Боюсь, что сеньор аббат прав, – произносит дон Педро.
– Еще бы не прав! – убежденно восклицает Брингас. – Задача секунданта – следить за тем, чтобы игра была честной, а возможности – равными. Вот он, коварный соблазн: ваши собственные понятия о дружбе обязывают вас быть соучастником. В качестве секунданта вы должны обсудить с Лакло время, место, тип оружия… Что касается места, нужно убедиться в том, что ни один из дуэлянтов не имеет незаконных преимуществ: шпаги одной длины, солнце не бьет в глаза, почва одинаково сухая или, наоборот, влажная… Видите, как вы нужны дону Педро? Секунданты осматривают одежду дуэлянтов, чтобы убедиться, что под ней нет специальных предохранительных жилетов, присутствуют на дуэли от начала до конца и заботятся об участниках, если те ранены или убиты… – Последние слова он выделяет интонацией, словно их звучание ему приятно. – Кроме того, в последний момент перед битвой они делают попытку их помирить. Но это, как правило, простая формальность.
– А иногда секунданты тоже устраивают дуэль. Между собой, – с мрачной усмешкой уточняет адмирал.
Дон Эрмохенес вздрагивает и крестится.
– Господи помилуй…
В этом районе города с наступлением вечера жизнь замирает. Только огни, зажженные в окнах некоторых лавок, да фонари, горящие кое-где вдоль улиц, рассеивают тьму. Пора бы поужинать, прозрачно намекает Брингас. Чтобы согреть желудки и освежить умы. Между прочим, добавляет он, тут рядом, на улице Двух Экю есть одно неплохое заведение, где подают аппетитные ломтики швейцарской говядины.
– На сытый желудок, – философствует он, – все выглядит несколько проще.
Они проходят мимо рынка Ле-Алль, необычно пустынного в этот поздний час – голодный Брингас, безучастный ко всему адмирал, размышляющий о предстоящей дуэли дон Эрмохенес.
– Разрушенные семьи, – жалуется он, – сироты, вдовы… И все из-за одного злосчастного слова «честь», которое, по большому счету, никого не волнует. Зато благоразумие называют трусостью.
– Не в этом дело, – бормочет дон Педро, словно говорит сам с собой.
– Не в этом?
– Нет, ни в коем случае.
Дон Эрмохенес смотрит на него раздосадованно. Фонари остаются позади, и черты лиц едва различимы. Возможно, поэтому высокая и худая фигура адмирала кажется особенно одинокой.
– О чем бы ни шла речь, – говорит библиотекарь, – если бы я был у власти, любой, кто предложит дуэль, был бы немедленно изгнан из страны, погибший на дуэли похоронен на том же самом месте, а убийца посажен в тюрьму без разговоров!
– А как же ваша доброта, дон Эрмес? – с чуть заметной иронией спрашивает адмирал.
– Избавьте меня от софизмов, дорогой друг. Всему есть мера. Так и знайте: дуэлянтов – в тюрьму!
– А может, петлю на шею? – предлагает Брингас.
– Я против сметной казни, сеньор.