– О, об этом не беспокойтесь. Было бы слишком обременительно проделать расстояние почти в двести лиг, беседуя исключительно о залогах, спряжении и словообразовании в алфавитном порядке.
Оба от души смеются. Пока адмирал укладывается спать – жесткий колючий матрас хрустит под тяжестью его тела, – библиотекарь просит прощения, берет ночной горшок, стоящий в углу комнаты, и вместе с ним скрывается за ширмой. Слышится звон струйки, бьющей в фаянсовое дно.
– Есть вещи, которые извечно свойственны женщинам, – говорит адмирал. – Они являются частью их природы.
Библиотекарь появляется из-за ширмы с горшком в руке. Он заинтригован.
– Какие именно вещи вы имеете в виду?
– Вы много лет были женаты и знаете это лучше меня.
Библиотекарь ставит горшок на пол и, проходя мимо открытого чемодана дона Педро, замечает один из трех томов Эйлера.
– Позволите мне взглянуть?
– Разумеется.
Дон Эрмохенес берет книгу, надевает пенсне и ложится в кровать: «
– Уверяю вас, я никогда не думал о женщинах с этой точки зрения, – произносит он, листая книгу. – Моя супруга была святая.
– Я другое имел в виду. И я не сомневаюсь, что именно таковой она и была.
– Благодарю…
– Понимаете, это совсем про другое…
Он умолкает, будто бы подбирая слова, которые даются ему с трудом.
– Это словно недуг, которым страдает большинство из них, – наконец произносит он. – Смесь предчувствий и глубокой печали… Не знаю, как выразить, сложно сформулировать.
– В моей бедной покойной жене я не замечал ничего похожего. Только раз в месяц несколько сложных дней, вы меня понимаете. Вот, собственно, и все.
– Возможно, вы просто не обращали внимания. Слишком много места в вашей жизни занимала латынь, дон Эрмес. А заодно и книги.
– Может, так оно и было. В конце концов,
– По крайней мере, тем из них, кто поумнее, а также некоторым другим, которые таковыми не являются. Однако последние не осознают того, что с ними происходит. Что-то вроде болезни в скрытой форме.