– Вы… Вы, Ваше Величество, ее читали?
– Представьте себе. Мы, короли, интересуемся не только охотой.
Наступившая пауза затягивается: нунций медлит с ответом.
– В таком случае, – бормочет он в конце концов, – я уверен, что Ваше Величество не позволит ввести себя в заблуждение. Чтобы обойти цензуру, издатели схитрили, трусливо поместив в «Энциклопедию» двойные смыслы и завуалированные ереси… Так, во внешне безобидной статье «Сиако» авторы насмехаются над Вашей милостью, выряжая вас в японские одежды, а в «Ипаини» рассуждают о Святом причастии как о диком языческом ритуале… Не говоря уже об «
– Эту статью я пока не читал, – признается правитель, заинтересовавшись. – Как, вы говорите, она называется?
– «
Король делает легкое движение пальцами, чуть приподнимая их над уровнем скатерти. Этого достаточно, чтобы нунций умолк.
– Поскольку вы, как я вижу, любитель чтения, позвольте посоветовать вам произведение, не имеющее себе равных ни в одной другой стране Европы. Я имею в виду «Толковый словарь испанского языка»… Ваше высокопреосвященство с ним знакомо?
– Разумеется, Ваше Величество.
– Тогда вы, вероятно, знаете, какие благороднейшие сведения содержатся внутри этого произведения и какую великолепную работу проделали академики, которые, ставя перед собой единственную цель – а именно, чистоту и мощь нашего языка, – фиксируют его в словарях и справочниках по орфографии и грамматике… Все это в высшей степени благоприятно отражается и на стране, и на троне. А посему так же, как бывало с моими предшественниками, заслуживает моего покровительства.
Нунций сглатывает слюну.
– Таким образом, Ваше Величество…
Карл Третий отводит взгляд и гладит левреток.
– Таким образом, дорогой кардинал Оттавиани, появление «Энциклопедии» в библиотеке Испанской королевской академии полностью совпадает с моей королевской волей.
И, глядя на королевского мажордома, который мигом убирает кресло, монарх обеих империй встает и делает знак, что беседа окончена.
Толоса, Оярсун, Ирун… Временами по-прежнему идет дождь, и все же на двенадцатый день пути, пройдя паспортный контроль, таможенный досмотр и обмен валюты, берлинка академиков пересекает границу реки Бидасоа, мимо проносятся кукурузные поля, виноградники и рощи, сквозь зелень которых в сероватой утренней дымке белеют разбросанные там и сям домики. Несмотря на дождь, вокруг заметно оживление: на пастбищах пасутся коровы, сельские жители, утопая в грязи деревянными башмаками, погоняют мулов и лошадей, мужчины в парусиновых куртках склоняются на лесных опушках и полях над сельскохозяйственными инструментами. А впереди, над холмами, над дорогой, обрамленной дубами, справа виднеется белое пятно – вершина Пиренеев, а слева – серебристая гладь моря: луч солнца, который неожиданно проложил себе дорогу сквозь плотную пелену туч, озаряет пейзаж чудесным сиянием, радующим сердца путешественников.
– Франция, дорогой друг, – сообщает дон Эрмохенес. – Вот мы и прибыли. Земля Корнеля, Мольера, Монтеня и Декарта… Родина вина и философии.
– А также французской напасти, – добавляет адмирал, – именуемой сифилисом.
– Бог с вами, адмирал… Что вы такое говорите!
Словно счастливое предзнаменование, с этой минуты погода начитает меняться. Небо проясняется. Солнечные дни сменяют друг друга, дорога лишена каких-либо знаменательных происшествий и иных неудобств, не считая ей свойственных, как то: поломка экипажа неподалеку от Бордо, отсутствие лошадей на почтовой станции в Монтле, болезненный приступ почечнокаменной болезни у дона Эрмохенеса, заставивший академиков подыскать более-менее комфортабельную гостиницу в Ангулеме и провести в полной неподвижности несколько дней, следуя совету врача, к услугам которого прибег адмирал. Все это время он ведет себя в высшей степени предупредительно, заботливо ухаживая за другом и не отходя от его изголовья ни днем ни ночью.