– Теперь вы понимаете, Эммануил, почему я не хотел с вами драться? – сказал Поль.
В эту минуту дверь опять отворилась, и появилась маркиза. Бледная как смерть, она застыла на пороге, потом с ужасом посмотрела вокруг себя и, увидев, что никто не ранен, подняла глаза к небу, словно спрашивая, исполнилась ли наконец мера наказания. Мысленно помолившись, она опустила глаза: Эммануил и Маргарита стояли перед ней на коленях и целовали ее руки.
– Благодарю вас, дети мои, – сказала она после недолгого молчания. – Теперь ступайте, мне надо поговорить наедине с этим молодым человеком.
Эммануил и Маргарита почтительно поклонились и вышли.
Глава XVIII
Маркиза затворила за ними дверь, потом, не глядя на Поля, пошла к креслу, в котором накануне сидел маркиз, и облокотилась на его спинку. Она стояла, опустив глаза, и Поль хотел уже броситься к ее ногам, но лицо этой женщины было таким суровым, что он вынужден был сдержать свой порыв и остался на своем месте ждать, что будет дальше. Через минуту ледяного молчания маркиза заговорила.
– Вы желали меня видеть, – сказала она, – я здесь; вы хотели говорить со мной – я готова вас выслушать.
Она произнесла все это безо всякого выражения в лице и голосе, только губы ее шевелились, точно говорила статуя.
– Да, – сказал Поль взволнованно, – да, мне хотелось поговорить с вами. Это желание давно уже закралось в мое сердце и с тех пор не покидало его. Воспоминания детства тревожили взрослого. Я помнил, словно во сне, женщину, которая иногда украдкой склонялась к моей колыбели. Этот образ был всегда самым дорогим для меня. С того времени, столь далекого, но еще живого в моей памяти, я не раз просыпался от счастья – все чудился на лице материнский поцелуй – и, не увидев рядом с собой никого, я кричал, звал ее, думая, что эта женщина ушла, но, может быть, услышав меня, вернется. Вот уже двадцать лет, как я зову ее, маркиза, и сегодня впервые она мне ответила. Вы когда-нибудь думали обо мне, маркиза? Неужели боялись меня видеть? Неужели, как мне теперь кажется, вам нечего сказать?
– А если я действительно боялась вашего возвращения? – произнесла маркиза глухим голосом. – Разве мои опасения были напрасны? Я только вчера вас увидела, и вот уже моя тайна известна обоим моим детям!
– Разве моя вина, – ответил Поль, – что так сложились обстоятельства? Разве я привел Маргариту к умирающему отцу? Она пришла к нему искать защиты и невольно услышала его исповедь! Разве я привел ее к Ашару, и не вы ли сами пришли вслед за ней? А Эммануил!.. Выстрел, который вы слышали, и это разбитое зеркало доказывают вам, что я предпочел бы умереть, чем открыть ему вашу тайну. Слепой случай или провидение устроили все так, что ваши дети, которых вы постоянно удаляли от себя, упали к ногам вашим!
– Но кроме этих детей, – сказала маркиза голосом, в котором наконец начинало пробиваться чувство, – у меня есть еще сын, и я не знаю, чего мне ждать от него…
– Позвольте ему исполнить свой долг, и тогда он на коленях будет ждать ваших приказаний…
– Какой же это долг? – спросила маркиза.
– Возвратить брату звание, на которое он имеет право, сестре – счастье, матери – спокойствие, которое она так давно и напрасно ищет.
– А вы разве не знаете, – спросила маркиза с удивлением, – вы виноваты в том, что министр, граф Морепа, отказал барону Лектуру в просьбе назначить моего сына полковым командиром.
– Да, но король по моей просьбе уже отдал это место моему брату.
Поль вынул из кармана пакет и положил его на стол. Маркиза раскрыла его, взглянула на бумагу и увидела в ней имя Эммануила.
– Но как же вы, – продолжала маркиза, – думая осчастливить сестру, хотите выдать ее за человека без имени, без состояния… за ссыльного?
– Вы ошибаетесь, – ответил Поль. – Я хочу выдать Маргариту за человека, которого она любит, и не за ссыльного Лузиньяна, а за барона Анатоля Лузиньяна, губернатора Гваделупского. Вот приказ о назначении его на это место.