– У вас душа сильная и твердая, матушка, – сказала Маргарита, – но не требуйте той же твердости и силы от других людей, вы только разобьете их души.
– Но я и требую от тебя только повиновения, – сказала маркиза, опустив руку на стол. – Маргарита, твой отец умер, теперь старший в нашей семье Эммануил. Ты сейчас должна ехать с ним в Ренн.
– Я?! – удивилась девушка. – Мне ехать в Ренн? Зачем же?
– Затем, что наша часовня слишком мала, чтобы справлять в ней вместе и свадьбу дочери и погребение отца!
– Матушка, – сказала Маргарита умоляюще, – мне кажется, приличия да и совесть требуют, чтобы эти церемонии происходили не так быстро одна за другой.
– Приличия и совесть повелевают исполнять последнюю волю умерших, – холодно произнесла маркиза не допускающим возражения тоном. – Посмотри на этот договор. Видишь: отец твой подписал первые буквы своего имени.
– Но позвольте спросить, матушка, разве отец был в здравом уме и повиновался своей воле, когда он начал писать эту строку, прерванную смертью?
– Не знаю, – ответила маркиза надменно, – не знаю. Знаю только, что родители, пока они живы, властны над судьбами своих детей. Долг заставлял делать меня ужасные вещи, и я их делала. Повинуйся и ты!
– Матушка! – Маргарита стояла, не трогаясь с места, и говорила необычным для нее решительным голосом. – Матушка, вот уже три дня, как я вся в слезах, совершенно отчаявшись, ползаю на коленях от ног Эммануила к ногам отца. Никто меня не выслушал, потому что мои слова заглушал голос честолюбия или помешательства. Наконец я дошла до вас, матушка. Теперь мы остались с вами лицом к лицу. Теперь только вас могу я умолять, и вы должны меня выслушать. Послушайте же, что я вам скажу! Если б я должна была принести в жертву вашей воле только свое счастье, я бы им пожертвовала, только мою любовь, я бы и ею пожертвовала, но я должна пожертвовать вам… сыном! Вы мать. Я тоже.
– Мать!.. Мать!.. – раздраженно проговорила маркиза. – Но рождение твоего ребенка – преступление!
– Пусть так, но я все же мать, а материнские чувства всегда священны. Скажите же мне – вы должны знать это лучше, чем я… – скажите мне: если те, которым мы обязаны жизнью, получили безграничную власть над нами, то разве те, которые от вас получили жизнь, не имеют такой же власти? И если эти два голоса один другому противоречат, какому из них следует повиноваться?
– Ты никогда не услышишь голоса своего ребенка, – сказала маркиза, – ты никогда его не увидишь.
– Я никогда не увижу моего сына? – воскликнула Маргарита. – Но кто же может поручиться за это, матушка?
– Он сам никогда не узнает о своем происхождении.
– А если все-таки когда-нибудь узнает? – Маргарита вся вспыхнула. Суровость маркизы заглушила в ней дочернюю почтительность. – И если он придет и спросит меня, почему я выбрала ему такую суровую судьбу?.. Это ведь может случиться, матушка. – Она взяла в руку перо. – Что ж, и теперь прикажете мне подписать?
– Подписывай! – приказала маркиза.
– Но, – продолжала Маргарита, положив на договор свою дрожащую, судорожно сжатую руку, – но если мой муж узнает о существовании этого ребенка? Если он потребует от его отца удовлетворения за пятно, наложенное на имя, на его честь? Если в поединке страшном, без свидетелей… в бою на смерть он убьет моего любовника и, измученный угрызениями совести, преследуемый голосом из могилы, мой муж лишится рассудка?
– Молчи! – воскликнула маркиза в ужасе, еще не зная, случайно ли дочь говорит все это или потому, что знает ее историю. – Молчи! – повторила она.
– Так вы хотите, – не умолкала Маргарита, которая сказала уже столько, что не могла остановиться, – чтобы я, оберегая свое имя и имя других моих детей, заперлась на всю жизнь с безумным, не имея возможности никому доверить свою тайну? Покрыла сердце железной броней, чтобы ничего не чувствовать? Высушила глаза, чтобы не плакать? Так вы хотите, чтобы я при жизни мужа оделась в траур, как вдова?.. Вы хотите, чтобы волосы мои поседели двадцатью годами раньше положенного срока?
– Молчи, молчи! – В голосе маркизы угроза начинала уступать место страху. – Ни слова больше, Маргарита!
ebooksa