– Что он, умер, что ли? – спросил Борк, немножко хладнокровнее того, как если бы дело шло о собаке нашего повара.
– Никак нет, ваше благородие, – сказал один матрос, – его только обморок сшиб.
– Вылейте ему ведро воды на голову, он и очнется.
К счастью, в это время пришел лекарь и отменил решение лейтенанта. Но один матрос, строгий исполнитель его приказаний, уже нес было ведро воды. Доктор велел перенести Дэвида на койку, и так как тот все еще не приходил в себя, то он пустил ему кровь.
В это время фрегат шел с попутным ветром, мы уже оставили за кормой все острова и вступили на всех парусах в Атлантический океан, так что, когда на третий день Дэвид, выздоровев физически, вышел на палубу, вокруг было уже только небо да море.
Между тем дело наших беглецов по доброте капитана приняло не столь страшный оборот. Все они сказали, что собирались вернуться ночью на фрегат, и что желание побывать на свадьбе товарища превозмогло в них страх наказания. В доказательство они представили то, что отдались в руки команды без малейшего сопротивления и что Боб, который убежал, чтобы воспользоваться правами женатого, на другой же день явился добровольно. Поэтому решено было продержать их неделю в тюремной яме на хлебе и воде и дать им по двадцать ударов. В этот раз жаловаться им было не на что: наказание было не только не слишком велико, но даже не соразмерно вине. Впрочем, так у нас всегда бывало, когда дело решал сам капитан.
Наступил четверг. Четверг – день страшный для дурных матросов британского флота, потому что он назначен для наказаний. В восемь часов утра, когда производилась расправа за всю неделю, морским солдатам раздали оружие, офицеры сделали развод и поставили людей по обоим бортам, потом вывели виновных, за ними шел каптенармус[3] с двумя своими помощниками, и, к удивлению большой части присутствовавших, между виновными был и Дэвид.
– Господин лейтенант, – сказал капитан Стенбау, как только узнал несчастного цирюльника. – С этим человеком нельзя поступать как с дезертиром, он еще не был матросом, когда вы его взяли.
– Да я и наказываю его не за побег, господин капитан, а за пьянство. Вчера он пришел на палубу пьяный до того, что не стоял на ногах.
– Ваше высокоблагородие, – сказал Дэвид, – поверьте, я не для того говорю, чтобы избавиться от каких-нибудь десяти-двадцати ударов. У меня такое горе, что мне все равно, станут меня бить или нет, но я говорю потому, что это правда: клянусь вам богом, капитан, с тех пор как я на корабле, у меня не было во рту ни капли джина, вина и рома, извольте спросить всех матросов, они сами вам скажут, что я каждый раз отдавал им свою порцию.
– Правда, правда, – сказали несколько голосов.
– Молчать! – закричал лейтенант, потом, обращаясь к Дэвиду, прибавил: – Если это правда, так отчего же ты вчера не стоял на ногах?
– Качка высока, а у меня морская болезнь, – отвечал Дэвид.
– Морская болезнь! – повторил лейтенант, пожав плечами. – Я ведь сделал тебе обыкновенное испытание, велел пройти по обшивке: ты с двух шагов свалился.
– Да ведь я не привык ходить на корабле, – отвечал Дэвид.
– Говорят тебе, ты был пьян! – закричал лейтенант таким голосом, что отвечать после этого было невозможно. – Впрочем, – прибавил он, обернувшись немножко к Стенбау, – капитан, если ему угодно, может простить тебя, но тогда я уже не отвечаю за дисциплину.
– Наказать и его! – сказал капитан.
Избавляя Дэвида от наказания, он обвинил бы лейтенанта. После этого никто не посмел сказать ни слова, сержант прочел вслух приказ и экзекуция началась.
Матросы, привыкшие к этому наказанию, вытерпели его более или менее мужественно. Боб был предпоследним: когда очередь дошла до него, он разинул рот, как будто что-то хотел сказать, но, подумав немного, кивнул, давая знать, что отложил это до другого времени.
После двадцатого удара Боб встал. Видно было, что он хочет говорить, и все замолчали.
ebooksa