Екатерина Максимилиановна Перси-Френч, а именно так её звали в России, умерла в далёком Харбине в 1938 году. Она ещё долго при посредничестве британского МИДа пыталась получить с СССР компенсацию за утраченное имущество.
Вот, собственно, и всё, что мне было нужно о ней знать. Была очень богата, за границу не вывезла ни гроша. Особенно заинтересовала меня информация о сожжённых в 1917 году имениях. Ведь в этом случае ценности должны быть спрятаны уже тогда. Но, год спустя, при белых была хорошая возможность достать укрытое. Почему этого не произошло? Книги рассказали мне всё, что могли. Дальше я должен был идти сам. Путь мой теперь лежал в архив.
Я стоял на высоком берегу Волги и думал. Почему нигде ничего не написано о масонском храме, стоявшем во владениях Перси-Френч? Так, два-три упоминания, что он был. А ведь храм пережил революцию и был разрушен уже в конце двадцатых годов. Даже фотография его сохранилась. Круглое здание с колоннами высотой в 16 метров. На крыше огромная статуя Иоанна Крестителя.
Никого даже не заинтересовало кто, когда и зачем его построил. Что-то неопределённое типа «в восьмидесятые годы XVIII века». Имением Винновка, где стоял храм, тогда владел некий Василий Афанасьевич Киндяков. Уважаемый человек, неоднократно избиравшийся предводителем дворянства. Но дядя утверждал, что в числе масонов ни один Киндяков не значился. Загадки, загадки.
Но, в конце концов, я здесь не для того, чтобы отгадывать ребусы. Я ищу сокровища. И мне нужен план усадьбы.
Древние говорили: «Имя – есть знак». Помню, эту истину мне втолковывал в сырых мартовских сумерках доморощенный маг-библиотекарь Дорогокупец. Правда это или нет, не мне судить. Но вот в имени Перси-Френч, определённо, скрывалось нечто магическое. Словно откуда-то из другого далёкого и неведомого мира доносился отголосок давно забытой баллады. Помню, как сильно поразила меня эта фамилия в тот тихий сентябрьский вечер, когда я впервые услышал историю о таинственных сокровищах, как вынырнула снова из тьмы забвения несколько лет спустя и, как теперь, снова поманила куда-то вдаль, навстречу неизвестности.
Будь хозяйка имения какой-нибудь Голициной или Оболенской, я, скорее всего, давным-давно забыл бы всю эту историю. Но она носила фамилию, залетевшую к нам с далёкого острова эльфов и всё, связанное с ней, неумолимо обретало какие-то романтические полусказочные очертания. Даже и сам клад начинал казаться неким заветным сокровищем из толкиеновской песни гномов:
За синие горы, за белый туман,
В пещеры и норы уйдёт караван.
За быстрые воды уйдём до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.
Была бы хозяйка усадьбы с фамилией Иванова, я так и не потянулся бы к архивному делу с названием: «Письма разных лиц». Зачем мне чьи-то чужие письма. Но письма, написанные Кэтлин Перси-Френч властно поманили меня.
Как и предполагал старый искушенный лис дядя Боря, плана усадьбы в архиве не оказалось. Мне даже не понадобилось копаться в документах. Достаточно оказалось лишь прочитать опись фонда. Правда, сохранились отчёты управляющего по нужному мне имению и переписка с ним.
Не обошлось без сюрпризов. Во-первых, имение находилось не при селе Трубетчино, а, как раз при соседней Вельяминовке. Во-вторых, управляющего звали Иван Татаркин. Можно с большой долей уверенности предположить, что он никак не мог быть прототипом, приехавшего из Прибалтики Отто Клюге.
В хозяйственных отчётах тоже ничего интересного. Коровы, лошади, укосы, намолоты. Всё это представляло интерес разве что для революционного комбеда, но уж никак не для искателя сокровищ. Хотя нет. Одна странная строка всё же имелась. Значительные расходы на корм для собак. Барыня была рачительна и тщеславна, держала только племенной скот. Вряд ли она стала значительно тратиться на содержание своры дворняг. По документам при имении лежали три тысячи десятин леса. Это тридцать квадратных километров. А барыня любила охоту.
Я сидел в тихом читальном зале Ульяновского архива и думал. Место для этого самое подходящее. Бывший храм, приспособленный атеистической властью для более мирских нужд, тем не менее, сохранил свою немного таинственную и мистическую атмосферу. За соседними столами тихо шуршали старинными бумагами такие же, как я, путешественники в прошлое. Изредка они украдкой бросали робкие взгляды на импозантного седеющего джентльмена с профессорской бородкой и изящной тростью.
Среди других заказанных мною дел было и это: «Письма от разных лиц». Барыня некогда сохранила их, и они вместе с другими её многочисленными бумагами очутились в государственном архиве. Я уже узнал всё, что было нужно и мне эта папка, вроде как, не понадобилась. Но, я её открыл.
Чужая, давно минувшая жизнь. Гербовая бумага каких-то западных аристократов, штампы неведомых европейских гостиниц, строчки, написанные на английском, французском, с датами и без дат. Их пощадило время, не пожрали разруха и пламя революций. Зачем-то сберегла Екатерина Максимилиановна, зачем-то сохранил победивший пролетариат.
В середине толстой пачки мне попался невзрачный листок. Какой-то юноша вспоминал романтическую встречу вечером на просёлочной дороге где-то между сёлами Головино и Языково. Намекал на данные обещания, жаловался на злую судьбу. Письмо обрывалось. Автор остался известен лишь самой получательнице. Зачем она сохранила это робкое романтическое признание? Наверняка, долго прятала его от строгой матери, не выбросила потом, когда стала всесильной помещицей миллионершей. Может, именно этот невзрачный измятый листочек знал тайну того, почему она так никогда и не вышла замуж. Сильная женщина, так и не сумевшая стать счастливой.
Мне больше нечего было делать в архиве. Но профессиональные привычки брали своё. Я привык работать с людьми. Сухой язык документов всегда оставлял во мне чувство недоговорённости. Кстати, фонд Перси-Френч оказался весьма востребованным. В листах использования красовалось множество фамилий. Одна из них красовалась прямо перед моей, только на несколько недель раньше. Правда, была она совершенно неромантическая. Гаврилова. Что могло привлекать некую Гаврилову в истории помещицы Перси-Френч?
ebooksa